За открытым проемом большой металлической двери чувствовалось огромное пространство, оно то втягивало в себя воздух, то выдыхало назад. Нос у пленника не был заклеен, и запахи он различал. Когда воздух шел сверху, пахло цветами, пьяно и густо, но к этому благородному запаху роз примешивался еще один – тошнотворный, сладкий, к которому пленник никак не мог подобрать определение. Ему казалось, этот запах он слышит и улавливает впервые в жизни.
– Дыши, дыши, – буркнул Илья, переступая через связанное тело и взбираясь по ступенькам наверх.
Когда же воздух шел из глубин подземелья, пахло сырым бетоном, плесенью и застоявшейся грязной водой. С грохотом люк захлопнулся. Заскрежетал засов, а затем захрустел ключ. Подземелье погрузилось в кромешную тьму, ни единой щели, даже маленькой, как лезвие бритвы, не было видно.
– Зажигай, Гриша, – послышался голос Ильи. Хлопнула металлическая крышечка, щелкнул выключатель. По всему подземелью вспыхнули желтые лампы. Пленник повернул голову. Ему показалось, что перед ним бесконечный тоннель, ряд лампочек, как очередь трассирующих пуль, уходил в бесконечность, и где находится последний из огоньков, понять было решительно невозможно.
Григорий вытащил нож, подышал на лезвие. Затем дважды протер его рукавом камуфляжной куртки и полюбовался зеркальным блеском. Нож был страшный, широкий, с зазубренным лезвием, с широкой двойной канавкой для стока крови.
Тело пленника сжалось, как сжимается пиявка от прикосновения зажженной спички.
– Что, теперь-то уж наделал в штаны? Нагадил небось? Пока тебя никто убивать не станет.
Илья нагнулся и одним движением разрезал связанные ноги. Толстый капроновый шнур распался на короткие обрезки.
– Чего лежишь? Вставай! – Григорий ткнул мужчину ногой под ребра.
Пленник вздрогнул, попытался подняться, но смог лишь сесть. Он ощущал затекшие ноги. От страха они сделались ватными. Коли их сейчас шилом, вилкой, боли он не почувствует.
– У него ноги затекли, туговато ты их, Гриша, стянул, – сказал Илья. – Правильно я говорю?
Мужчина закивал. Его темные волосы растрепались, глаза моргали, их наполняли слезы и страх. Но слезы пока еще держались в глазницах.
– Сдери пластырь.
– Сейчас, – Илья нагнулся, подцепил край липкой ленты и с хрустом, резко рванул. На губах пленника тут же выступила кровь, и он принялся сперва жадно хватать воздух, а затем языком слизнул кровь.
Вид крови на губах мужчины возбудил братьев. Они тоже принялись облизываться, как голодные псы.
– Мужики, ребята, вы что!?
– Ничего, – сказал Илья, – игра у нас такая, забава.