На лице Бекки промелькнула улыбка.
– Нет, это серьезно.
– Спасибо… Ну, я пошла к Агате. Увидимся.
Джин вышла за ворота больницы – В жизни не видела она такого теплого, солнечного утра. Она подняла голову и взглянула на окна палаты, где осталась милая, добрая, несчастная Бекки…
Агата была дома. Она стояла спиной к двери и отжимала в ведре длинный хвост щетки. Оглянувшись на звук шагов и увидев Джин, Агата уселась на стул, принесенный Риччи. Произнесла, не выражая ни удивления, ни досады:
– Вернулась… Твоя сумка с вещами у меня.
Она вынесла спортивную сумку, которую Джин при отъезде позаимствовала у Фрэнка.
– Деньги тоже тут.
– Спасибо, Агата, спасибо за все.
– Не за что… – Агата лукавила: благодарность была ей приятна, тем более что поводы для людской благодарности она давала редко. Растрогавшись, Агата неожиданно для себя обещала поговорить с управляющим хлебозаводом, чтобы Джин взяли на работу:
– К Терезе тебе нельзя возвращаться. Там нужен двужильный.
– Скажи, – спросила Джин, – кто заплатил за больницу? Тереза?
Агата от удивления даже забыла рассмеяться.
– Да ты что! Тереза ни за кого цента не заплатит! Матрос к тебе приходил.
Я сказала, ты помираешь. Он ушел, а потом вернулся, дал деньги и говорит:
«Везите в больницу!»
– Это Риччи, – сказала Джин.
– Какой еще Риччи? Где он живет?
– Не знаю.
– Как же ты отблагодаришь его, если не знаешь, где он живет?
– Когда-нибудь встречу и отдам. Но это не то, что ты думаешь.
– Не подходит? Принца ждешь? – уже сердито сказала Агата.
Зачем он приходил? – думала Джин. Деньги заплатил, а в больнице ни разу не был… Или это не он? Да нет: матрос, молодой… Больше некому!
Она пересчитала деньги – осталось двести пятьдесят долларов. Почти все надо отдать Агате за квартиру. Но триста пятьдесят баксов ей еще должна Тереза…
Было время обеда, но большинство столов в Терезином заведении оставалось свободными. Выпить и закусить пришли лишь несколько грузчиков, да еще две продавщицы прибежали из ближайшего магазина – эти, понятное дело, только закусить. Официант, видно, нанятый вместо уехавшего Герберта – длинный и худой, как заостренный карандаш, – носился с подносом, создавая впечатление, будто переполнившие зал недовольные посетители разрывают его на части.
Барменша, как всегда, возвышалась над стойкой. Джин показалось, что Тереза обрадовалась ей. Но узнав, зачем явилась уборщица, Тереза поскучнела.
Она достала тетрадь, куда записывала долги и расходы, и принялась считать.
Вычла за кофе и сандвич, съеденные Джин наутро после первой ее рабочей ночи, и выложила на стойку триста сорок пять долларов.