Откуда-то сверху женский голос позвал:
– Сорина! Ты где? Начинаем!
– Мне на операцию, – встрепенулась Надя. – Опаздывать нельзя. Прощай, Георгий.
Это слово тоже было книжное. В жизни люди говорят: «пока», «до свидания» или «ну, бывай». От «прощай, Георгий» у Егора в груди похолодело.
– Навсегда? – употребил он еще одно страшное слово.
Теперь содрогнулась и Надя.
– Нет, не навсегда! Когда-нибудь ты ко мне вернешься, я знаю! Только не было бы поздно.
– Что, заведешь себе другого?
– Нет. Просто боюсь, что не узнаю тебя… А другого у меня никогда не будет. Я же сказала: ты мой первый и последний.
Сверху снова крикнули, уже сердито:
– Сорина! Доктор ждет!
– Иду! – отозвалась Надежда и убежала, смахивая с лица слезы.
Глава пятнадцатая.
«Далеко пойдешь»
Ровно в двадцать два ноль ноль Егор вернулся на Лубянку скорбный и с красными глазами, будто с похорон.
На столе, под салфеткой со штампом «Спецбуфет», стояла тарелка с бутербродами – наверняка шеф перед уходом распорядился. Хотя Дорин ничего не ел почти двое суток, а из-под салфетки сочился чудесный копченый запах, ни сил, ни желания принимать пищу не было.
Едва дойдя до дивана, Егор рухнул.
Мыслей в голове не было. Чувств тоже.
Все ресурсы организма – и физические, и психологические, и нравственные – были выведены в ноль. Топливные баки опустели до самого донышка.
Невероятно длинный день, начавшийся целую вечность назад в темном и тесном подвале, подошел к концу.
– 22 июня, через девять дней, – сказал Егор вслух, чтобы заставить себя думать про войну.
Только чего про нее было думать? Начнется – будем воевать. Когда человек на свете один, воевать легко.
Он повернулся на правый бок, сложил ладони под щекой (какое это было наслаждение после четырех недель сна врастяжку!) и уснул.
И привиделся лейтенанту Дорину сон. Будто трясет его кто-то за плечо, он просыпается и видит над собой железного Наркома. Вид у великого человека грозный и даже божественный: лицо искажено яростью, глаза мечут молнии, а редкие волосы на темени окружены ослепительным нимбом.
– Где он?! – закричал громовержец. – Где Октябрьский? Дома нет, на даче нет, нигде нет! Отвечай!
Схватил спящего Егора за шиворот, затряс. От тряски Дорин заморгал и увидел, что никакой это не сон. Над диваном склонился сам Нарком, лицо у него неестественно белое, а волосы подсвечены ярким солнцем – за окнами кабинета вовсю сияло утро.
Лейтенант вскочил, как ошпаренный, пытаясь заправить в галифе выбившуюся рубашку.
– Лей… До… – залепетал он, помня о том, что прежде всего нужно представиться. – Дежу…