В апреле должны были вернуться Лабазниковы, но к этому времени Роберт уже переселил Анну в однокомнатную квартиру близ Кузьминского парка, купил за четыре тысячи долларов – теперь это стало можно.
Здесь было гораздо уютнее, чем у Инки (так он мысленно называл свое ночное жилище) и даже в кутузовских хоромах. Анна проявила неожиданный талант к обустройству гнезда. Повела Роберта в хозяйственный, поставила в длинную очередь за обоями и краской, а ремонт провела сама. Где научилась – непонятно. Неделю ходила чумазая и очень довольная. Дарновский был при ней чернорабочим. Она его ни о чем не спрашивала, мнением не интересовалась, лишь командовала: подай, принеси, подержи, да не так, глупый.
Получился настоящий парадиз. Ярко, легко, празднично и главное – каждый сантиметр наполнен Анной. Здесь была территория полного, беспримесного счастья.
Днем Роберт жил в раю, вечером и ночью возвращался в ад, но оба эти времени – и светлое, и темное – неслись с невероятной скоростью. Страна, называвшаяся диковинным негеографическим именем «Советский Союз», с тошнотворным ускорением летела куда-то под гору, с откоса.
Жизнь необратимо и стремительно менялась, причем исключительно в худшую сторону. Многие вокруг, позабыв о пионерском детстве и комсомольской юности, вдруг уверовали в Христа, принялись штудировать Священное Писание. Наибольшей популярностью у неофитов пользовалось «Откровение Иоанна Богослова». Выяснилось, что «чернобыль» по-украински означает «полынь», и все заговорили о близости Апокалипсиса, ибо в Книге было сказано: «Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».
В московских магазинах ввели невиданный режим – внутрь пускали только по паспортам со столичной пропиской. При этом на полках все равно не было ничего кроме пластиковых пакетов и трехлитровых банок с березовым соком. В универмагах картина была совсем уже сюрреалистическая. Толпа стояла у пустых прилавков и ждала, не выкинут ли хоть что-нибудь – неважно что. С осени начались перебои с хлебом. Даже в Институте капстран, всегда снабжавшемся продовольственными заказами по цековскому лимиту, теперь можно было добыть в лучшем случае тощую синюю курицу да банку сайры. Затравили, добили борьбой с привилегиями и многолетнего друга семьи – «кормушку», до самого последнего времени исправно снабжавшую Всеволода Игнатьевича колбасой, красной рыбой и прочими раритетами.
И что же? Дрогнул отставной генерал Строев, пришел в уныние, дал родным пропасть? Ничуть не бывало.