По необходимости мы в Харлеке время от времени видимся с ютами, потому что на южном побережье острова Монапия находится страна брата Грундаля, Хротгара (Хротгар и Грундаль друг друга не выносят, и Хротгара не то изгнали из Манчестера, не то он сам бежал, как кролик от гончих).
Юты, конечно, мерзкие, но хотя бы более или менее мирные. А саксы! Они совсем другие, и про них я сказать могу только словами из их же языка!
Я сидела и гадала, что общего даже у такого гадкого червяка, как Канастир, с двумя саксами, которые явно были связаны с Кугой, и тут вдруг я припомнила, где я видела этого ублюдка, сына Кадвина.
Я вскочила на ноги. Меня зазнобило, сердце бешено заколотилось, оно словно стало лисицей, удирающей от охотников… Я видела Кугу в зале у моего отца!
Кута и один из тех, кого я убила, сидели в триклинии у принца Горманта, прихлебывая пиво и обжираясь самым нежным харлекским мясом. Одеты они были как бритты, а не как саксы, иначе я бы уж точно не промолчала. Скажи я про это дяде Лири, он бы тоже высказался – уж я его знаю!
Я пришла, чтобы спросить отца, куда он задевал королевскую печать (мне нужно было скрепить ею новые молитвы, в которых наконец-то поминался Папа Лев, хотя Папой Римским он стал еще десять лет назад). Как только я вошла, Кута и его дружок-сакс сразу захлопнули рты. Тогда я на это внимания не обратила, а теперь понимаю, почему они умолкли – я бы сразу распознала сакский выговор, даже если бы они болтали по-кимрски или по-эйрски.
Были ли юты в сговоре с саксами? Если судить по доспехам, по оружию моего братца и его напарников – да, но если так, то к этому причастен и мой отец, принц Гормант Харлекский, ведь Канастир ни шагу не делал без его дозволения! От этой мысли кровь стыла в жилах!
Ну теперь-то он уж точно никуда и шагу не сделает.
Тут мне показалось, что я заметила какое-то тусклое свечение в углу. Моргнула – свечение пропало. Я осторожно пошла в ту сторону. Сердце стучало, как сакский боевой барабан. Я остановилась и попятилась в другой конец комнаты, хотя до странного свечения оставалось еще добрых пять шагов.
Свечение приобрело очертания, смутно напоминавшие человеческую фигуру, – наверное, то была душа какого-то человека, погибшего в ужасных муках. Но я сразу поняла, кто мне явился.
Я протянула руку и вытянула указательный палец.
– Оставь меня, брат! Твоей кровью забрызганы только твои собственные руки, не мои!
Призрак Канастира молчал, он шелестел, посвистывал, как свистит ветер, пролетающий по сухой траве. Но я слышала в этом свисте слова, они как бы рождались в моей голове.