Да, разрушение притягательно. Так же как чёрному дано приманивать и не отпускать от себя тепло солнечных лучей, так же как всякий пример дурного находит повторение, так же как вдохновенная душа нуждается в грусти — носительнице творческих порывов.
Разрушение — только свойство тамаса, и оно привлекательно для внимания и соблазнительно для подражания. Даже если заключённое в нём сочетается с инстинктивным отвращением.
Какой интерес у людей вызывает проползшая поблизости змея! Попробуйте найти хотя бы одного мальчишку, не побежавшего рыскать её по траве.
А эти извечные вдохновительницы женского умопомрачения — мыши! С каким самоупоительным отвращением приветствует их наша слабая половина. Посмотришь — и кажется: вот чего не хватало перенасыщенной женской душе. Сильных чувств. Пусть таких, главное — сильных.
Чувство, которое правильнее было бы назвать восторгом отвращения. Именно его и рождает тамас. Даже случайная человеческая гибель не обходится без толпы притянутых им соглядатаев, инстинктивно стремящихся насытить своё восторженное отвращение увиденным.
Кто-то мог бы назвать его злом, но тем повторил бы известную ошибку. Добро и зло столь символичны, что их подлинность и правдивость подобны истинности белого и чёрного, самым популярным цветам раздора, которых сама истина в глаза никогда не видывала, ибо в чистом виде таких цветов в природе просто не существует. Природа лишь оперирует разной насыщенностью серого. То есть их комбинацией.
Зло — субъективная иллюзия, в основе которой всего лишь направленная человеческая оценка: «выгодно мне — не выгодно мне». И всё, что «выгодно мне» как зло, по меньшей мере, условно.
Тамас вовсе не зло. Он произрастает из невинного отрицания, воплощается в разрушение и вызревает в свой верховный символ — в гибель. Можно ли назвать гибель злом, если это неизбежный итог всего сущего?
Тамас стремится к совершенству, но понимает его по-своему. Совершенство в тамасе — лишь разрушение, а высшая форма совершенства — смерть.
В зародыше своём тамас безобиден. Он в тихой печали вдохновляет творца и сладостной мукой томит сердца влюблённых. Ибо грусть — свойство тамаса, тогда как радость — свойство его противоположности — раджаса.
Нашёлся народ из числа древнейших прародителей арийцев — наваги, кто углядел в тамасе духовную первопричинность бытия. Однако всё, что повёрнуто к отрицанию, даже в самой умозрительной и сдержанной его форме, неизбежно ведёт к главной его святыне — к гибели. Так появился культ нави, культ смерти, избравшей своим числом девятку, а цветом — коричневую мантию тамаса.