– Пошли! Вставай, пошли! - Теряя самообладание, Никита сдернул пиджак со спинки стула и встал. - Дурак чертов! Ты соображаешь что-нибудь?
– Представь, абсолютно все! - вызывающе громко воскликнул Валерий. - Все! Но я не понимаю, чего ты так трусишь, братишка! В чем дело, милый? Мы еще не договорили.
– Пошли, я сказал.
Он знал, что им нужно уходить немедленно: он, ощущал спиной не только взгляды людей, обращенные в их сторону, не только оскорбленное, дрожащее лицо официанта, а чувствовал, что в эту минуту он не сдержится и сейчас может сделать что-то невероятное, сумасшедшее, страшное для самого себя, для Валерия, для всех, кто смотрел на них из этого багрового, кишащего лицами полумрака.
– Пошли! - повторил он. - Сейчас же!
Валерий откинулся к спинке стула, положил на край стола кулаки, сощуря воспаленные веки.
– Куда?..
– Ну, тогда я пошел!
– Не-ет, ты один не пойдешь! - Валерий, упершись в стол, решительно поднялся. - Один не-ет! Мы теперь вместе. Сиамские близнецы, - говорил он, шагая рядом меж столиков к выходу; шел, не покачиваясь, трезво ступал, казался не пьяным, как давеча, а злым, точно уходил, не доделав что-то здесь. - Я думал, милый, ты мужественная хоть в малой степени личность, а ты перепужался скандала! Добродетель!.. Бросился десятку поднимать. Значит, я и мой отец - сволочи? А ты прелесть, так? Так?
Никита молчал; ломило в надбровьях. Он понимал, что Валерий в непонятном приступе мутной неослабевающей озлобленности упрямо хотел унизить его своей насмешливой и обнаженной циничностью, с какой он только что на виду у всех разговаривал с официантом.
Была сырая мгла с размытыми огнями улицы, кругами окон и фонарей в небе, зыбкими отблесками на мокром асфальте - и окатило их влажной свежестью, брызнувшей холодными и редкими каплями накрапывающего дождя, когда они вышли из подъезда ресторана, из жаркой от запахов шашлыка духоты, из неистового ритма джаза и остановились под фонарем на краю тротуара, возле машины, на которой сюда приехали.
Стараясь держаться на ногах прочно, Валерий вынул ключ от машины, открыл дверцу.
– Что же, вместе нам ехать, Никитушка-свет?
– Ты сейчас не сможешь, - сдерживая голос, сказал Никита, как бы обращаясь не к Валерию, поднимая воротник пиджака и вглядываясь в огни редких машин, с шелестом мчавшихся мимо по мостовой. - Сейчас такси…
– Ах, такси? - переспросил Валерий и, выплюнув размокшую сигарету, повернулся к Никите, и с высоты своего роста бросил руку на его плечо, до боли впившись пальцами. - Я и говорю… трусишь, слабак? Какой же ты борец за справедливость! Зачем же ты мать похоронил и при…