Старые и новые пейзажи деда вызывали у Андрея неуловимо-сладостное чувство далеких видений, и тогда ему казалось, что он с утратой невозвратной радости вспоминал детство и не мог до конца вспомнить почему-то непостижимое, когда-то виденное и уже забытое, ушедшее в теплую дымку детского сна.
– Я думаю, здесь что-то вам понравится, мистер Хейт. Я занят и печальным, и прекрасным, несмотря ни на что. Я не одержимый ювелирщик, не пишу на кончике ногтя, но здесь везде я, моя любовь и слабость, – сказал Демидов, взял бутылку со стола и тут же шумно хе-хекнул: – Вы что – не пьете? Ваш фотоаппарат не способен заменить рюмку.
– А вы пьете, господин художник?
– Много, но часто, – благодушно сострил Демидов. – А вы, как видно, не горазды.
– У меня был сердечный приступ. Я бросил. И курить, и пить.
– По-охвально в высшей степени, – протянул Демидов, комически восторгаясь. – Представьте себе, у меня два года назад случился инфаркт, а я и пью, и курю. Потому что знаю: судьбу не перехитришь и не объедешь на мерине. А я, старый мерин, бегу и прихрапываю, бегу и прихрапываю, как писал Толстой в письме к Тургеневу.
– И напрасно бежишь и… это самое… не жалеешь талант, – с осторожным укором вставил Василий Ильич. – Жжешь свечу с обеих сторон.
– Василий Ильич прав, – сказал Андрей, между тем хорошо зная, что внушать своенравному деду правила поведения бесполезно. Он раз и навсегда выбрал собственную роль и не изменяет себе.
– Как видите, мистер Хейт, вместе со своими предками я пашу и землю, и облака. Так что вам тут нравится? – спросил Демидов, не без занозистого интереса наблюдая американца, обегающего цепким взглядом пейзажи. – Ну, я вижу, эти пейзажи вам не по цене. Самый дешевый десять тысяч баксов, как говорят сейчас. Посему в память о посещении моей мастерской дарю вам вот этот мотивчик. Для вашего музея. И мы квиты. Андрюша, заверни, голубчик, в бумагу и перевяжи шпагатом.
Андрею нравился этот пейзаж – набухшее, медное в морозном пару солнце сквозит в инистых ветвях сплошь белой березовой рощи – и в душе не одобрил широкий жест деда. Вокруг Демидова сгрудились гости, заглядывая через плечи американца, державшего в жилистых пальцах небольшой, отдающий русской стужей пейзаж. Опять возникли трое нетрезвых художников, задрав бороды, дыша водкой в затылки столпившихся, зашептались осипшими голосами: «Старик с ума сошел. Подарил шедевр. Маразм и пущание пыли в глаза. Охренение перед иностранцем, что ли?»
– Я оч-чень благодарен, господин Демидов, – выговорил мистер Хейт. – Но я хотел бы покупать ту большую картину «Гибель России». Так называется?