Все смеялись. Один кок мрачный ходил. Только спрашивал у всех: "Добавить? Добавить?"
Через день выбрали якоря и двинулись дальше. Только прошли Югорский Шар – и сразу во льды попали. Полоса тяжелых льдов миль в сорок. Ледокола с нами еще не было, и мы в этих льдах мучились целые сутки. Промерз я, стоя на мостике, изнервничался.
Бьют нас льды, а Вася рад. Во льдах не качает, волны нет. Печку отремонтировали на Вайгаче, и Вася печет хлеб. И все мы, как на его возню посмотрим, так сердцем теплеем, хотя вокруг и тяжелые льды. Однако старпом время от времени подбадривает кока.
– О'кэй. – кричит. – О'кэй, Васек, нажаривай хлебушек!
Старпом любил беседовать по-английски.
Вышли наконец на чистую воду. Я спустился с мостика, вымылся и – обедать. В кают-компании все готово к обеду, и хлеб на деревянном подносе лежит посреди стола. Я здорово хотел есть. Ну и, не дожидаясь супа, отломил краюшку. А механик сидит против меня и смотрит очень внимательно… От той краюшки у меня глаза полезли на лоб. Явственно я это почувствовал.
– Что, капитан, откушали хлебца? – спрашивает меня механик.
– Откушал, Роман Иванович, – шепотом отвечаю я.
– И я, – говорит, – тоже. – И задышал часто-часто.
– Не раскисайте, – говорю, – товарищ старший механик. Моряк вы или нет?
Механик тыльной стороной ладони вытирает со лба пот.
– Я, – бормочет, – умру сейчас.
– Вам, – говорю, – видно, совсем уже плохо, Роман Иванович, раз вы до таких мыслей начали подниматься.
Потом он немного пришел в себя, открыл глаза, а в глазах у него лютая ненависть, и говорит:
– Убью я его. Убью Ваську.
А Вася суп несет и, на свою беду, робко так, но все же спрашивает про хлеб: как, мол, ничего?
Роман Иванович взвизгнул, схватил ложку и запустил ее в кока. Васек присел на корточки, поставил суп на пол и – шмыг в двери. Стармеха матросы оттащили в каюту, кажется, на руках. Он и говорить ничего не мог больше – икота на него напала.
Мне не до обеда стало. Пошел к себе и лег.
Поспал немножко и проснулся, как всегда просыпаюсь – внезапно, будто лопнула в койке пружина и воткнулась в спину.
Плескало за бортом Карское море. От воды несло холодом. Я побродил по палубе. Металл кое-где уже порыжел от ржавчины. В ватервейсе у камбуза валялось несколько щепок и пустая консервная банка. Я толкнул дверь и заглянул в камбуз.
Вася сидел на полене возле плиты и смотрел на огонь. Привязанные проволочками кастрюли висели на стенках, покачивались. Пахло чадом и газами от дизеля.
– Я не умею печь хлебушек, – сказал Вася. – И ужин на Вайгаче не я готовил, а Семен Семенович с флагмана. Я готовить плохо умею. И свидетельство поварское у меня липовое. Ребята сделали.