И клянусь, была в том взгляде некая покровительственная усмешка, разъясняющая не носящим славной фамилии: кто мы, а кто они. Порода!
Размышлять о перипетиях генеалогии я, как выяснилось, могла еще долго.
Девушка-хранительница полностью завладела инициативой, а стало быть, и обоими Мак-Дауэллами. Я ничего не имела против, тем более что Аглая лучше меня говорила по-английски. Глазки ее горели, истома улетучилась, а воодушевленный Линкольн снимал ее на свое фото и видео, кажется, больше, чем дедушку.
Меня это обстоятельство нисколько не огорчало, приключениями я была сыта по горло. Душе хотелось покоя, телу — отдохновения, "голове — необременительных размышлений. О тайнах генеалогии, например. Но насладиться участью третьего лишнего опять помешали.
Я все время чувствовала на себе нескромные взгляды Фазиля, который, наверно, просчитывал совсем другую арифметику.
Надо было уносить ноги от этого флибустьера, хватит с меня джигитов!
— Линкольн, если вы закончили, не пора ли нам в город?
— Никак нельзя, дорогая, никак.
Я уже пригласил Аглаю поужинать с нами. Думаю, и господин реаниматор к нам с удовольствием присоединится. Дедушка не простил бы мне, если бы я этого не сделал — Мак-Дауэллы так никогда не поступали. Во всяком случае, последние шесть столетий!
— Ого!
Иного ответа ни по-английски, ни по-русски у меня не нашлось. Да и не сама ли я потребовала от Обнорского ужин в приличном ресторане? Вот тебе, голубушка, и ужин. Который, как потом выяснилось, оказался с бомбочкой.
Фазиль, как верно предположил Мак-Дауэлл, присоединился к нам, вернее, ко мне, с удовольствием. До Кавалерского корпуса, где располагались гостиница и ресторан, мы в таком порядке и двинулись: вслед за нашей русскоязычной парой их англоязычная.
Благо, идти было недалеко, и минут через пятнадцать мы оказались на месте.
«Серебряная стрела», сделав небольшой крюк, добралась еще раньше, и столик для всей компании был уже заказан.
Водитель Леша встречал нас на правах хозяина, со знанием дела руководя сервировкой. А сервировать было что! Вазы с красной и черной икрой, корзинка с фруктами и серебряное ведерко с шампанским хорошо смотрелись среди хрусталя и золоченого мельхиора. Кудрявые гиацинты и пара тонкостенных графинов — рубиновый с вином и запотевший с водкой — венчали картину.
Мы стали ее не слишком-то изящной рамой и скоро порушили красоту.
Выпили за могучего деда, соединившего времена и народы. Выпили за благородный труд Аглаи, Фазиля и музейщиков всего мира. Выпили за меня и Агентство, «благодаря которым…», и так далее. Линкольн, похоже, собирался еще долго и приятно «посидеть с друзьями», как он всех нас уже называл. И дернул же меня черт в порыве великодушия замолвить словечко за непьющего на работе Лешу. Мол, нам хорошо, а парню ни взбодриться, ни домой укатить. Благородный Мак-Дауэлл тут же отпустил водителя «Серебряной стрелы» в город, снабдив пакетом с фруктами и парой бутылок вина. Мою робкую попытку увязаться следом Линкольн прервал решительно, заверив, что после прогулки по парку доставит меня домой на такси. И не дожидаясь моей реакции, обратился через Аглаю к Фазилю: