Сдаваться не хотелось.
— А с чего вы решили, что я соглашусь пойти с вами? Не пойти ли вам, ребята, своей дорогой, а я пойду своей, и все остались бы довольны?
Темные брови Клеомеда удивленными гусеницами поползли вверх. Он помахал грамотой.
— Почитай хорошо, у меня все полномочия. Не сдашься сам, возьмем силой.
Леонтиск искренне рассмеялся.
— Это каким же образом? Вас ведь всего-то семеро! Даже шестеро: ты-то сам, известный храбрец, вперед не полезешь!
В ответ на угрожающее движение командира стражников Леонтиск отпрыгнул к стене, опустил ладонь на круглый оголовок рукояти астрона (о! как тот просился на волю из плена ножен!) и прошипел:
— Осторожней, Клеомед! Ты отвратен и снаружи, так что не торопись поразить людей видом своих мерзких внутренностей!
Насмешливая усмешка сползла с лица Клеомеда, его грубые черты исказила ярость.
— Ты что, негодяй, осмелишься оказать вооруженное сопротивление представителям власти? Тут законное государство, а не какая-нибудь занюханная Спарта, где ты можешь размахивать на улице мечом!
Леонтиска душила злоба, и в какой-то момент он был готов броситься в схватку. Среди «спутников» спартанского царевича он считался одним из первых бойцов, и поставил бы два против одного, что выйдет победителем из схватки со стражниками, вероятнее всего — никакими фехтовальщиками. Но что потом? Оказаться вне закона в стенах города значило стать объектом целенаправленной охоты с однозначным концом. Кроме того, Клеомед — негодяй и подлец — действительно представлял собой законную, действующую в Афинах государственную власть. А Леонтиск по складу характера и убеждениям был кем угодно, только не нарушителем законов. Тяжело вздохнув и скрипнув зубами, сын стратега решил подчиниться.
— Будь по-твоему, коротышка, — презрительно бросил он в хилиарху лицо. — Пойду с тобой.
— Пойдешь, пойдешь! — весело проговорил Клеомед. — Взять его!
Крепкие руки тут же схватили Леонтиска под руки и за шею.
— Вы чего, псы, озверели? — дернулся он. — Я же сказал, что пойду. Добровольно!
Сильнейший удар подсек ноги, мир кувыркнулся, и Леонтиск оказался лежащим на животе на холодной сырой брусчатке. Руки завернули за спину с такой силой, что затрещали суставы. Скула заныла от удара о камень, правая щека испачкалась в чем-то вязком, весьма напоминавшем по запаху ослиное дерьмо. Стиснув зубы, сын стратега зарычал от бешенства и унижения.
— Мечик дай сюда, — раздался с заоблачной высоты голос Клеомеда. Грубая рука тут же сорвала с пояса ножны. Обиженно звенькнули кольца.
— Ты поглянь, какая красота! — прицокнул языком хилиарх. — Откуда такое? Как будто не похож на ваши грубые спартанские железяки, а?