— А как же теперь вы? — участливо спросил Вайс.
— Учусь, — ответил профессор. — Учусь перебарывать свое горе. — Посмотрел на потолок, видимо не желая встречаться глазами с Вайсом, сказал: — Зубов командует военнопленными, которых присылают из лагерей для разборки развалин после бомбежек, но работают они также и во время бомбежек: спасают погребенных в бомбоубежищах немцев.
Потом, чуть посветлев лицом, продолжил:
— Сей индивидум решительно не годится для операций, где требуется изощренная тонкость ума. Типичный боевик. Он, знаете ли, во время восстания пробрался в варшавское гетто, говорят, совмещал в своем лице и Давида и Голиафа. Таскал на спине станковый пулемет, меняя огневую позицию на крышах, и прошивал фашистов словно мишени на полигоне. Двое из боевой группы приволокли его домой чуть живого. И, представьте, эта его Бригитта через свои связи добилась для него назначения на работу в Берлин. Странная особа. Меня представили ей случайно в доме, где я массирую одного видного имперского сановника. И сразу же она вцепилась в меня, умоляя лечить ее супруга. Еле отбился.
— Но почему же? — удивился Вайс. — Зубов — замечательный парень.
— Возможно, — сердито сказал доктор. — Но от подобных активистов я предпочитаю держаться подальше: любители висеть на волоске — самая трудновоспитуемая публика. — Насмешливо заметил: — Вы, кажется, тоже некогда обнаруживали склонность к этому занятию? — И вдруг лицо его побелело, профессор схватился за сердце. — Идите, идите, — махнул он рукой, — это у меня быстро проходит... — И сердито прикрикнул, так как Вайс не двинулся с места. — Я же вам сказал — вон!
...Генрих встретил Иоганна с восторгом.
— Я все время думал о тебе. А ты вспоминал меня? — Стиснул руку Вайса. — Это такое счастье, что ты живой!
Иоганн смущенно улыбнулся, пробормотал:
— Да, действительно неплохо. — И, желая быть абсолютно правдивым, признался: — Разумеется, я вспоминал о тебе, Генрих, беспокоился главным образом о том, чтобы ты не допустил какого-нибудь промаха. Клял себя за то, что не проэкзаменовал тебя по всей нашей технике. Это было мое упущение.
— Похоже, — сказал Генрих.
— На кого?
— На тебя.
— Извини, — смутился Вайс, — но это правда, эта мысль мучила меня.
— Так, может, сразу, с первых же слов начать докладывать? — иронически осведомился Генрих.
Иоганн, делая некоторое усилие над собой, промямлил:
— Нет, зачем же? Успеется...
— Ты совсем не умеешь притворяться, — усмехнулся Генрих, — не умеешь скрывать свои чувства.
— А зачем, собственно, я должен их от тебя скрывать? — пожал плечами Вайс. — Мне в самом деле не терпится узнать, что тут происходило с тобой.