Мы с Крюгером стояли в углу гостиной, но говорил я. Жена Кинана все еще оставалась наверху у соседей. Я опустил руку ему на плечо и сказал:
— Неважные дела, Боб.
По выражению моего лица он уже понял это. Тем не менее, все-таки спросил:
— Она мертва? — Затем, отвечая на свой же вопрос, добавил: — Вы отыскали ее, и она мертва?
Я кивнул.
— Боже милостивый! Боже милостивый!
Он упал на одно колено, словно молился, однако он не молился.
Я сжал его плечо. Мне показалось, что он пытается подняться на ноги, поэтому я помог ему это сделать.
Постояв с опущенной головой, он затем сказал:
— Я сам обо всем расскажу матери Джоэн.
— Боб, это не все.
— Не все? Что значит не все?
— Я сказал, что дела плохи. После того как ее убили, тот, кто это сделал, избавился от тела...
О Господи! Какими словами можно это выразить? Как уберечь его от этого страшного удара?
— Нат? В чем дело, Нат?
— Ее расчленили, Боб.
— Расчленили?..
Лучше скажу я, чем какой-нибудь репортер.
— Я нашел ее голову в канализационном отстойнике, в квартале отсюда.
Пытаясь понять смысл сказанного мною, он смотрел на меня. Глаза его помутнели, голова затряслась.
Затем он отвернулся к стене, держа руки в карманах.
— Не говори Норме, — наконец сказал он.
— Мы должны рассказать ей все, — вступил в разговор Крюгер со всей мягкостью, на которую был способен. — Она все равно об этом скоро узнает.
Кинан повернулся и посмотрел на меня; по его лицу текли слезы.
— Я имел в виду... не говорите ей о... расчленении.
— Кто-то должен сообщить ей об этом, — настаивал Крюгер.
— Пригласите их священника, — предложил я Крюгеру, и он закивал головой.
Священник — отец О'Шеа из церкви Святой Гертруды приехал как раз в тот момент, когда миссис Кинан, тяжело опираясь на руку мужа, шла в свою комнату. Кинан, поддерживая жену, подвел ее к софе. Острое чувство тревоги переполняло миссис Кинан. Оно еще больше усилилось при виде безмолвной трагической сдержанности мужа.
Маленький седовласый священник с Библией и четками в руках проговорил:
— Крепка ли твоя вера, дитя мое?
Кинан сидел рядом с женой; она сжала его руку и подняла на священника свои чистые глаза, но губы ее дрожали.
— Вера моя крепка, падре.
Священник помолчал, пытаясь подыскать нужные слова. Мне очень хорошо знакомо это чувство.
— С ней все в порядке, падре? — спросила Норма Кинан.
В ее вопросе прозвучали последние остатки надежды.
Священник отрицательно покачал головой.
— Она... ей плохо?
Священник вновь отрицательно покачал головой.
Норма Кинан поняла, что означает этот жест. В течение нескольких мгновений она смотрела куда-то отсутствующим взглядом. Затем она вновь подняла глаза, но теперь они затуманились.