– Так я в Штатах?
– Да. Добро пожаловать домой, солдат!
– Никогда не называйте морского пехотинца солдатом. Мы можем воспринять это как оскорбление.
– Ах, так вы морской пехотинец. Я сглотнул.
– По-моему, морской пехотинец. Девушка вновь улыбнулась.
– Не беспокойтесь, – сказала она. – Через несколько дней вы все выясните.
– Я могу вас попросить выяснить кое-что для меня?
– Конечно. Что именно?
– Мое имя.
Ее глаза наполнились жалостью, и она была мне ненавистна в этот момент, да и сам себе я стал ненавистен. Но это чувство прошло, когда она встревоженно посмотрела на карту за стойкой.
– Ваше имя Геллер. Натан Геллер. Это ничего не сказало мне. Ничего. Это даже не навело меня ни на какую долбаную мысль. Вот черт!
– Вы уверены? – спросил я.
– Если здесь ничего не перепутано.
– Это военный госпиталь, здесь, черт возьми, обязательно должна быть неразбериха. Проверьте еще раз, пожалуйста. Если бы я услышал собственное имя, я уверен, что узнал бы его.
Еще больше жалости в ее глазах...
– Я уверена, что вы бы узнали. Но это не совсем военный госпиталь, и... послушайте, мистер... м-м-м, сэр, почему бы вам не пойти в комнату отдыха и не расслабиться там.
Грациозным жестом она указала на широкую, открытую дверь, которая находилась сбоку от нас.
– Если я смогу выяснить что-то в этой неразберихе, я непременно вам сообщу.
Я кивнул и направился в сторону комнаты для отдыха. Девушка крикнула мне вслед:
– Э-э-э, сэр!
Я повернулся и почувствовал, что пытаюсь улыбнуться.
– Я не офицер.
– Я знаю, – улыбаясь, сказала она. – Вы – ПФС, рядовой первого класса. Это дает вам много преимуществ здесь, поверьте мне. Вы, ребята, для нас – верх совершенства, не забывайте это.
Из жалости она сказала это или нет, но слышать было приятно.
– Спасибо, – сказал я.
– Вы упомянули пальмы?
– Да?
– Три дня назад вы были на Гавайях. В Перл-Харбор, в морском госпитале. Там вы и видели пальмы.
– Спасибо.
Но подспудно я чувствовал, что видел пальмы не только на Гавайях.
Комната отдыха напоминала палубу авианосца: восемьдесят футов в длину и сорок – в ширину, точно. В основном, те же больничные бледно-зеленые стены вокруг безграничного пространства пола, выложенного пятнистым мрамором, на который давила массивная мебель – тяжелые деревянные столы, стулья, пианино. Казалось, двоим парням едва ли удалось бы сдвинуть с места самый маленький предмет из здешней меблировки. Во всяком случае, я так себе это представлял.
Я был в сумасшедшем доме.
Дьявол, а где я рассчитывал находиться? Я даже не знал собственного гребаного имени! Конечно, я знал, кто поет «Белое Рождество», потому что радиотрансляция была включена: Бинг Кросби. Я не был идиотом. Я знал название песни и имя певца. А теперь – самый каверзный для меня вопрос: кем, черт возьми, я был?