Она молча смотрела на него, настолько возмущенная, что не находила слов. Все, что он испытывал к ней с момента ее прибытия, было мгновенно забыто.
— Милорд, — Кассия наконец обрела голос, дрожь которого скрыть ей было не под силу, — вы что-то собирались сделать с этим бархатом?
Теперь наступила очередь Грэлэма воззриться на свою жену. Конечно, он повел себя как дурак, размышлял Грэлэм. Не следовало проявлять к ней подобную снисходительность. Бедная Бланш! Кассия была к ней так недоброжелательна, что Бланш пришла в отчаяние и так горько рыдала, жалуясь ему. Он скрипнул зубами.
— Поднимите бархат, — приказал он, — и чтобы больше мне не сообщали о вашем ядовитом языке.
Итта, стоявшая неподвижно и безмолвно как памятник за дверью спальни, слушала его речь со все возрастающим страхом. Ее нежная госпожа редко позволяла себе говорить гневно с кем бы то ни было. Она ринулась в открытую дверь, но в этот момент Кассия, уже слишком разгневанная, чтобы помнить о своем страхе, крикнула:
— Нет!
— Моя малютка! — Итта бросилась к своей госпоже. — Ты ведь почти закончила шить камзол для милорда? Он ему так понравится… О, простите, милорд! Я… это все моя старость. Я вас не разглядела!
Грэлэм резко остановился. Глаза его, побелевшие от гнева, впились в бесхитростное лицо няньки. Потом он круто повернулся к жене, медленно наклонился, сам поднял бархат и расправил его. Он смотрел на искусно сделанные женой стежки, водя пальцами по всей ширине ткани, и чувствовал себя невероятным глупцом. Не поднимая головы, рыцарь сказал, обращаясь к Итте:
— Выйди, Итта!
Итта, сжимая в руках четки, попятилась из спальни, моля Бога о том, чтобы ее попытка спасти свою госпожу увенчалась успехом.
— Так, значит, это одежда для меня? — спросил Грэлэм.
— Да. Вы такой большой, и все ваши рубашки и камзолы изношены и плохо на вас сидят. Я хотела, чтобы вы одевались достойно вашего положения.
Несколько минут Грэлэм молча смотрел на жену, пытаясь справиться с охватившим его чувством вины.
— В будущем потрудитесь спрашивать меня, — сказал он, бросая ткань ей на колени. — И, миледи, отвечайте мне сразу, когда я задаю вам вопрос.
С каменным выражением лица Грэлэм повернулся и вышел из спальни, оставив Кассию заливаться слезами, яростно втыкая иглу в ткань. По размышлении она пришла к выводу, что ей следовало бы сразу сказать, для кого эта одежда. Но как он посмел так обойтись с ней! Ядовитый язык. Взглянув на свою работу, она заметила, что сделала несколько неуклюжих стежков, и тотчас же выдернула нитку, обратив на ни в чем не повинную материю всю свою ярость.