— Мне не нравится Гвиневера, — сказала Игрейна.
— Значит, мне не удалось убедить тебя, — вздохнул я.
— По твоим словам, она рисуется жесткой и злобной женщиной, — сказала Игрейна.
Некоторое время я молчал, прислушиваясь к блеянию овец за окном.
— Она могла быть по-настоящему доброй, — медленно проговорил я. — Умела печального развеселить, несчастного сделать счастливым. Но у нее было отвращение ко всему привычному, обычному. В ее мире как бы не существовало калек, некрасивых или скучных вещей. Она страстно желала исключить из своей жизни все, что причиняло ей неудобства. В мире Артура, наоборот, находилось место и для уродливых, и для бедных. Он всем хотел помочь.
— И мечтал весь мир превратить в Камелот, — мягко улыбнулась Игрейна.
— Мы называли этот мир просто Думнонией, — жестко произнес я.
— Ты пытаешься все лишить красок, принизить, Дерфель! — резко сказала Игрейна, хотя по-настоящему она никогда на меня не сердилась. — Я представляю Камелот сказочной страной, воспетой поэтами: изумрудная трава, высокие башни, нарядные дамы и благородные воины, усыпающие их следы цветами. Я хочу менестрелей и смеха! Разве не могло быть такого?
— Что-то я не припомню усыпанных цветами тропинок, — усмехнулся я. — Твердо помню окровавленных воинов, выживших в смертельных схватках. Одни хромали, другие ползли, вопя от боли, третьи валялись в пыли с распоротыми животами.
— Прекрати! — вскричала Игрейна. — Почему же тогда барды называют это место легендарным Камелотом?
— Потому что поэты всегда были глупцами, — сказал я, — иначе разве стали бы они поэтами?
— Нет, Дерфель! Все же было в Камелоте что-то необычное. Расскажи мне об этом, — потребовала Игрейна.
— Необычным это место было потому, — ответил я, — что Артур дал той земле справедливость.
Игрейна нахмурилась.
— И это все?
— Это, дитя мое, — сказал я, — намного больше того, о чем мечтали многие правители, не говоря уж о том, что они сумели сделать.
Она передернула плечами, отбрасывая эту неприятную ей тему, словно плащ.
— А Гвиневера была умной? — спросила она.
— Очень, — сказал я.
Она поигрывала крестом, который носила на шее.
— Расскажи мне о Ланселоте.
— Погоди.
— Когда прибыл Мерлин? — забрасывала меня вопросами Игрейна.
— Вскоре.
— Ты боишься святого Сэнсама?
— На попечении святого наши бессмертные души. Он делает то, что должен делать.
— Но он и вправду упал на колени и молил о мученической смерти, перед тем как согласился обвенчать Артура с Гвиневерой?
— Да.
Я не смог сдержать улыбки при этом воспоминании. Игрейна засмеялась.
— Я попрошу Брохваэля сделать Мышиного Короля настоящим мучеником, — вдруг сказала она. — Тогда ты, Дерфель, станешь настоятелем Динневрака. Тебе хочется этого, брат Дерфель?