За ним пришли лишь к вечеру. Ловко расковали колодки, подхватили под руки, и потащили прочь из темницы. Когда, в свете факелов он разглядел их, то немало удивился. Нет, не простых дружинников прислал за ним Князь. Один, огромный грузный, но силен, как медведь. Другой высокий, подтянутый, глаза злые, лицо скуластое, нос тонкий, хрящеватый. Прямо лис в человечьем облике.
— Куда его, Люготич? — Спросил он у гиганта.
— К Владимиру в палаты. Приказ Князя.
— Да что он, совсем разума лишился!? — Воскликнул высокий, ослабив хватку, — может Владимир в свой терем всех воров да разбойников пригласит?
— Не наше это дело, Куман, приказы княжеские обсуждать. Сейчас оттащим его в терем, оседлаем коней и прямиком на заставу, в степь бескрайнюю. Там нам никто не указ!
— Эх, умеешь ты утешить! — Засмеялся Куман. — Ну, потащили.
Крепкие пальцы снова с силой вцепились в запястье. Северьян чуть не завыл от боли, но виду не подал, лишь сжал до хруста зубы. Теперь уже точно терять нечего.
С потолка свисали громадные клубки паутины и клочья старой замшелой коры, пахло кислятиной и крысиным пометом. Северьяна протащили по темным глухим коридорам, затем выволокли из темницы и потащили прямиком к княжеской трапезной. Из-за дверей высовывались любопытные лица челяди, дети зло смеялись и тыкали пальцами. Северьян сохранял на лице полнейшую невозмутимость, но в глубине души ему хотелось выхватить меч и порубить их всех в мелкую стружку. Слуги, казалось, прочли его мысли, с лиц их сползли любопытные улыбки, как шкура змеи во время линьки. Спустя мгновение все они скрылись из виду, словно муравьи, выскользнув всей гурьбой через дверной проем.
Трапезная Князя располагалась ярусом выше, там, где Северьян по воле обстоятельств оказался позапрошлой ночью. При дневном свете, обильно проливавшемся через распахнутые ставни, зала оказалась еще проще и неказистее, нежели ночью. За простым, неуклюже сколоченным столом восседал князь. Подле него расположился Волхв, еще страшнее и угрюмее, чем обычно. Медвежья морда вся сплошь заросшая жесткой, как щетина шерстью сохранила на себе след тяжелой бессонной ночи. Мелкие глаза, под нависшими бровями покраснели, Верховный время от времени жутко скалился, и не знающему человеку было невдомек, что он всего лишь зевает. Северьян даже дернулся от неожиданности, но быстро понял, что быть съеденным заживо ему не грозит. Хоть князь и жил просто, но питался, как и надлежит князю. Стол украшали разнообразные блюда. Жареный поросенок с гречневой кашей источал одуряющий аромат, утка, запеченная в собственном соку, так и просилась в рот, а уж бутыль вина, похоже, прямиком из Царьграда к столу пожаловала.