Мелодия снова изменилась: теперь она была одновременно живой и мрачной — и каждый, кто способен был танцевать или по крайней мере идти без поддержки, медленно двинулся в хороводе вокруг костра. Вперед вышли две женщины — баба Янка и другая, еще старше на вид, с тусклым взглядом глаз, казавшихся почти слепыми. Обе поклонились священнику и иконам, затем сняли башмаки и чулки, аккуратно поставили их на ступени церкви, поцеловали суровый лик Петко и подошли под благословение священника. Мальчики помощники передали им иконы, стянув покровы белого шелка. Музыка стала пронзительной, старик с гайдой побагровел и заливался потом, яростно надувая щеки.
Баба Янка и ее слепая подруга, танцуя, направились к костру. Они ни разу не сбились с шага, и у меня прервалось дыхание, когда они босыми ногами ступили на раскаленные угли. Они высоко держали перед собой иконы, и взгляд их был устремлен над головами танцующих в иной мир. Пальцы Элен до боли сжали мне руку. Босые ноги опускались на угли, взметывая вверх фонтаны огненных искр, один раз я заметил, что подол юбки бабы Янки затлел снизу. Женщины танцевали на углях под таинственный ритм барабана и волынки, и каждая кружилась в свою сторону.
Когда они входили в круг, мне не видно было икон, но теперь я разглядел на образе в руках слепой женщины Марию с младенцем на коленях, склоняющую голову под тяжестью венца. Икону в руках бабы Янки я увидел, только когда она закончила второй круг. Лицо ее светилось, взгляд огромных глаз устремлен в пространство, морщинистая кожа рдела [46] от страшного жара. Икона в ее руках казалась, как и образ Марии, очень старой, но под копотью, сквозь дрожащее марево над костром, я отчетливо увидел две фигуры, обращенные друг к другу лицом, словно в собственном танце, одинаково грозные и торжественные. Одна представляла рыцаря в броне и алой мантии, другая — дракона с длинным, загнутым петлей хвостом».
«Декабрь 1963 г.
Любимая моя доченька!
Я сейчас в Неаполе. В этом году я старалась вести поиски более систематично. В Неаполе в декабре тепло, и спасибо, что так, потому что я сильно простудилась. До того как я оставила тебя, я никогда не знала, что значит одиночество, потому что никто никогда не любил меня так, как любил твой отец — и ты тоже, мне кажется. А теперь одинокая женщина сидит в библиотеке, утирая нос и делая выписки. Не знаю, бывало ли кому-нибудь так одиноко, как мне здесь или в номере гостиницы. На людях я ношу блузку с высоким воротом и шарф. Я вскрываю свой завтрак и ем его одна. Кто-то улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ, а потом отвожу взгляд. Ты не единственный человек, для которого я — неподходящее общество.