Крендель не обращал внимания, дул Моне в нос и считал перья.
– Еще бы, а, еще бы, – продолжил я.
Крендель высунул язык, кончиком языка стал трогать Монин клюв. Все это выглядело довольно глупо.
– Еще бы, черт, – не удержался я. – Моньку он видит, а записку не видит. Что ты, ослеп, что ли?
Крендель дернулся, изумленно глядя на меня, прижимая Моню к груди.
– Еще бы тебе очки протереть, – говорил я, меня прямо понесло. – Разуй глаза, записка у Моньки на ноге.
Крендель пугливо глядел на меня, ничего не соображая. Тогда я взял дело в свои руки, достал записку. Вот что было написано в ней: «Пуговица сработала. Остатки монахов, в количестве четырех, находятся в Кармановском отделении милиции. Куролесов».
– Какой еще Куролесов? – нервно переспрашивал Крендель. – Откуда?
Не выпуская Моню из рук, Крендель наконец побежал к чердаку, по черной лестнице вниз – во двор. Только у трамвайной остановки я догнал его. И как-то особенно медленно добирался этот трамвай до вокзала, долго-долго ждали мы электрички. Останавливаясь то и дело, ползла электричка, и все-таки быстро добрались мы до Карманова и поспели в тот самый момент, когда старшина Тараканов кормил голубей колбасой.
– Как вещественное доказательство она устарела, – говорил старшина. – А для голубей подойдет.
– Голуби колбасу не едят, – возражал Фрезер, – им надо зерновых культур, типа гречки.
– Все в порядке, Кренделек! – смеялся Куролесов. – Можешь гонять своих монахов сколько угодно.
Крендель смущался и краснел, жал руку Фрезеру, то и дело пересчитывая голубей.
– Ну, а ты-то доволен? – спрашивал меня Вася. – Что ж ты молчишь? Ну, скажи, давно тебя не слыхали.
– Еще бы, – говорил я, вытягивая Кренделя за рукав.
В этот же вечер мы вернулись домой и еще успели погонять голубей. Весь двор, конечно, был заполнен жильцами, многие залезли даже на крышу, чтоб увидеть это чудо – монахов, летающих в вечернем небе.
Вдруг со стороны Красного дома послышался пронзительный свист. Это свистел Тимоха-голубятник. И вслед за свистом из глубины Зонточного вырвался голубь. Белый как снег, он стремительно прошел мимо монахов, прямо подымаясь вверх.
Это был знаменитый Тимохин Тучерез.
Завидев его, Моня оторвался от стаи и дунул следом.
Тут бешено засвистел Крендель, засунув в рот буквально все пальцы, и я поддержал, и дядя Сюва, и Райка Паукова, и тетя Паня ужасно засвистела со своего этажа, и даже бабушка Волк засвистела тем самым свистом, который называется «Воскрешение Лазаря».
А Тучерез поднялся уже высоко и все шел вверх, чуть с наклоном, набирая высоту… Просто жалко, что не было в небе тучи, которую он бы с ходу разрезал пополам.