Люди на остановке овцами повернулись в одну сторону. Вдалеке пылил и петлял автобус. По тропинке к толпе, держась за руки, подбежала молодая парочка. Парень был обычным поджарым рудокопом — ничего особенного, а вот девчонка взгляды притягивала. Крепко сбитая, глазастая, полногубая брюнетка, еще не растратившая юную свежесть, она походила на яркий, аляповатый, но уже чуть измятый пластиковый пакет.
Из-за круглого камня вывалилось трое блюстителей в своем обычном чуть пьяном состоянии. Прошарив взглядами остановку, они переглянулись и двинулись к молодой парочке.
Дряхлый автобус кряхтел, толпа вминалась, впрессовывалась в ржавые двери, а в пыли, от тычка дубинки в живот, корчился паренек-рудокоп. Девчонку блюстители тащили в кусты. Она даже не кричала.
Запрыгивающий на подножку автобуса пожилой рудокоп косился в ту сторону с явной завистью на физиономии. Священник поспешил отвернуться.
Все будет не так просто, как ему представлялось. Он забыл, какое гордое чудовище обитает в его душе, и сейчас это чудовище приготовилось убивать.
Перед тобой трое пузатых блюстителей Настоящего, всего-то. Три удара, всего-навсего три крепких удара, тут «гром вечности» не понадобится, и они навсегда потеряют охоту к таким забавам. Чудовище неодолимо тащило священника на совершение расправы, но тут к автобусу подбежало еще несколько рудокопов.
— Куда, святой отец? Без тебя справятся!
Хохотнул и чертом оскалился всеми зубами самый веселый из них, и рудокопы мигом втащили священника в отходивший автобус. Двери захлопнулись.
Машину качало, кто-то ругался, на остановках ругань усиливалась.
Упершись горячим лбом в прохладу еще не выбитого стекла, священник уговаривал свое гордое, жаждущее убивать чудовище. Любить надо, любить, несмотря ни на что. Любить этих потных насильников в мундирах, этих несчастных рудокопов. Сила бессильна в божьем мире. Любить и только любить, пусть и с закрытыми изо всех сил глазами.
— Веселей, святой отец! — хлопнул его по плечу оказавшийся рядом веселый рудокоп. — Что толку грустить!
Священник открыл глаза, увидел пропеченные солнцем, заросшие бурьяном холмы Настоящего и подумал: «Вот я и дома».
Крыса была громадной и очень осторожной.
Затаившись в дыре под фундаментом заброшенного цеха с выбитыми стеклами, она следила за мальчонкой. Тот хлестал прутиком по ярко-желтой от рассыпанного порошка луже. Брызги летели во все стороны, и мальчонка в восхищении открыл рот. Из дыры крыса шмыгнула в тень догнивающей свое бочки с осыпавшимися обручами. Добыча находилась совсем рядом, но старая крыса не торопилась. Она точечно нюхала воздух, словно оценивая каждое долетающее до нее слово, причем беспокоили ее вовсе не три молоденькие женщины, болтавшие у местного «источника» — ржавой водопроводной трубы, которая торчала из глинистого склона. О ребенке они забыли и поочередно примеряли новое ожерелье одной из них, невысокой босоногой жгучей брюнетки.