Снова скрежет у двери.
Может быть, он вооружен? Это ствол пистолета? Лезвие ножа? Просто палка?
– Жжет, жжет…. Когти?
Он сошел с ума. Но, как он ни пытался отогнать от себя эту мысль, вид загнутых когтей, оставляющих в дереве глубокий след, возникал в его сознании при этих звуках вновь и вновь.
Сэм крепко держал рукоятку двери. Он был весь в поту.
Наконец тот парень за дверью попробовал повернуть ручку. Сэм сумел удержать ее, она почти не поддалась.
– Боже, жжет, жжет. О Боже…
Сэма охватил настоящий страх. Это был потусторонний голос. Голос наркомана, представляющего в бреду, что он летит на Марс. Только звучал он гораздо страшнее, чем крики этих накурившихся чудаков. Сэм был напуган еще и потому, что не знал, какой дьявол притаился за дверью.
Некто еще раз попробовал открыть дверь.
Сэм помогал себе ногой.
Снова быстрые, безумные слова:
– Пища, пища для огня.
Может ли он чуять меня из-за двери? В эти мгновения такой вопрос казался не более странным, чем мысль о подростке с когтями.
Сердце билось в бешеном ритме. Пот застилал глаза. Болели мускулы – он держал дверь крепче, чем это было необходимо.
Через какое-то время, вероятно решив, что его жертвы в гараже нет, парень оставил дверь в покое. Шаги удалялись в сторону улицы. Жалобный крик раздался оттуда, в нем смешались боль, жажда и… животное возбуждение. Видимо, парень сдерживал стон, но он вырвался против его воли.
Сэм услышал по-кошачьи мягкие шаги нескольких человек на дороге. Трое приятелей-хулиганов присоединились к четвертому и начали переговариваться теми же странными голосами.
Сэм не мог разобрать ни слова.
Неожиданно голоса смолкли, и, подобно стае волков, привлеченных запахом добычи, они бросились куда-то прочь, на север. Вскоре звук шагов растаял в ночи, и наступила гробовая тишина.
Прошло несколько минут с тех пор, как они скрылись, а Сэм все еще стоял, крепко вцепившись в ручку двери.
Тело мертвого мальчика лежало в кювете рядом с шоссе к югу от Мунлайт-Кова. На белом как снег лице виднелись капли крови. В свете двух полицейских ламп, установленных на треножниках по обе стороны кювета, его широко открытые глаза не мигая взирали на берег, неизмеримо более далекий, чем побережье находящегося рядом моря.
Стоя под одной из ламп, Ломен Уоткинс глядел на маленькое тело, пытаясь заставить себя остаться и засвидетельствовать смерть Эдди Валдоски. Эдди, которому было восемь лет, был его крестником. Ломен учился в колледже с отцом Эдди, Джорджем, а в его мать, Неллу, он был тайно и безответно влюблен вот уже двадцать лет. Эдди был славным мальчиком, способным, любознательным и послушным. Был. А теперь… Весь в синяках, укусах, кровоподтеках, с вывихнутыми руками, со сломанной шеей, он был теперь лишь комком искореженной плоти, в которой погибло его будущее; его огонь потушили, его лишили света, лишили жизни. Из всех страшных случаев смерти, которые Ломену довелось увидеть за двадцать один, год работы в полиции, это был, пожалуй, самым жутким. И в силу его личной привязанности к жертве он должен был бы испытывать горе, если не трагедию. Но его лишь совсем чуть-чуть трогал вид маленького скорченного тела. Печаль, жалость, гнев и другие чувства касались его души, но лишь слегка и мимолетно, так случайная рыбка может задеть хвостом пловца в море. Горя, которое должно было бы терзать его при таких обстоятельствах, он не чувствовал совсем.