Горов понимал тревогу своего первого помощника, но не мог с ним согласиться. Если они, желая понизить чудовищное давление на обшивку своего судна, поднимутся метров на тридцать, то «Погодин», в сущности, окажется внутри чаши в теле айсберга, уподобившись не родившемуся еще младенцу в чреве матери. Все бы ничего, но вдруг айсбергу вздумается ускорить или замедлить движение, а команда подлодки не сумеет уследить за переменчивым настроением ледовой горы, что тогда? Если вдруг скорости лодки и горы станут неодинаковы, а подводники заметят это слишком поздно, то произойдет столкновение. Или лодка врежется носом в лед, начинающийся за пределами чаши, или напорется на него кормой.
— Курс прежний. Так держать! — распорядился Горов.
* * *
Тетрадка обладала какой-то колдовской властью, так что Гунвальд испугался. То, что предстало глазам шведа, потрясало, вызывало отвращение, он прямо-таки заболел, но не мог заставить себя отложить тетрадку в сторону. Нет, он листал все дальше и дальше, пожирая страницу за страницей, вот и еще одна, и еще, и опять. У него было такое чувство, что он — как бы дикий зверь, набредший на полусъеденную хищником плоть и вывалившиеся кишки своего собрата. Он обнюхивал останки с ревностным пылом, со страхом, но не настолько сильным, чтобы преодолеть любопытство, стыдясь того, что делает, но не имея сил стряхнуть с себя гибельные и смертоносные, но немыслимо притягательные чары, источаемые той ужасающей участью, которая может постичь собрата, товарища, да и тебя самого — любого из принадлежащих к твоему роду.
В каком-то смысле эту тетрадку можно было бы счесть своего рода медицинским журналом или этаким дневником, регистрирующим становление и укрепление помешательства: эта летопись из недели в неделю старательно регистрировала перемены в душе, странствующей из краев здравомыслия в страны безумия — пусть, надо думать, сам владелец этой хроники и не имел в виду ничего подобного, поступая так, как он поступал. Самому владельцу дневника, человеку, несомненно, если не сумасшедшему, то сходящему с ума, его предприятие представлялось, видимо, чем-то наподобие исследовательского проекта, научной экспедиции или сбора данных из наличных источников, в том числе доступных широкой общественности. Все эти данные, которые собирал безумный летописец, касались воображаемого заговора против Соединенных Штатов и против демократии вообще, где бы она, эта демократия, ни пыталась утвердиться. Вырезки из газет и журналов располагались в хронологическом порядке, с указанием даты публикации, и старательно крепились к страницам тетрадки целлофановой лентой. На полях каждой страницы хроникер иногда оставлял свои комментарии.