В последние несколько недель, после того как все узнали о его медали за доблесть, повседневные привычки Чейза пошли прахом. Он привык к полному одиночеству — только пара фраз с продавцами в магазинах и с миссис Филдинг, домовладелицей. По утрам он ездил в центр города: завтракал у Вулворта, покупал книжку в бумажной обложке, иногда и журнал — но только не газету — и все, что ему было необходимо; два раза в неделю посещал магазин, торгующий спиртным. Послеполуденные часы он просиживал в парке, глазея на девушек в коротких юбках, направляющихся перекусить в обеденный перерыв, потом ехал домой и проводил остаток дня в своей комнате. Долгими вечерами он читал и пил. Когда темнело и шрифт становился трудно различим, он включал маленький телевизор и смотрел старые фильмы, которые помнил почти наизусть. Около одиннадцати вечера он приканчивал свою дневную бутылку, иногда съедал легкий ужин и ложился спать.
Скромный образ жизни, ничего не скажешь, не об этом он когда-то мечтал, но вполне подходящий — надежный, легкий, свободный от сомнений и неопределенности, от необходимости делать выбор и принимать решения, которые могли привести к новому срыву. Потом, когда АП и ЮПИ растрезвонили о герое Вьетнама, отказавшемся лично явиться в Белый дом для церемонии награждения медалью за доблесть (хотя от самой медали он не отказывался, поскольку чувствовал, что тем самым создаст себе такую рекламу, какой попросту не вынесет), у него не стало для этой простой жизни ни времени, ни возможностей.
Он кое-как вынес шумиху, сантименты и восторги. Старался по возможности уклоняться от интервью, односложно разговаривал по телефону. Единственное, из-за чего ему пришлось покинуть комнату, был этот идиотский банкет — и он вытерпел его только благодаря сознанию, что, как только все кончится, он вернется на свой чердак, к устоявшейся жизни, лишенной событий, из которой его против воли вырвали.
Происшествие в аллее влюбленных нарушило его планы. Какой уж тут покой. Газеты снова раздуют шумиху. Он уже представлял себе передовицу с фотографиями. Снова пойдут звонки, поздравления, снова придется отшивать интервьюеров. Правда, потом, через неделю-другую, вся эта суматоха стихнет — и жизнь снова потечет как раньше, тихо и легко.
Он снова отхлебнул из стакана. На этот раз вкус виски показался ему лучше.
Однако его выдержка не беспредельна. Еще две недели газетных репортажей, телефонных звонков, деловых и брачных предложений — и скудные запасы его терпения иссякнут. А если в это время придется еще и делить комнату с полицейскими да ходить всюду чуть ли не под конвоем, он просто не сможет удержаться от срыва. Чейз уже чувствовал, как его понемногу захлестывает та самая смутная пустота, которую он так остро ощущал в госпитале, та же утрата цели, нежелание жить дальше. Он должен побороть эти упаднические настроения любой ценой. Даже если для этого потребуется скрыть информацию от властей Нет, он не сообщит полиции о звонке.