Палестиняне молчали. У женщин в глазах блестели слезы. Красноармейцы стояли насупленные и злые. Должно быть, злились на мертвых, похороненных под их холмом.
— И еще я хочу вам сказать, что и сама я в случае моей смерти от старости или по другой причине не хочу быть похороненной так, чтобы земля надо мною не использовалась долгие годы. Я хочу и даже прошу вас в случае моей смерти закопать меня неглубоко в поле, чтобы мое мертвое тело могло быстрее смешаться с плодородным черноземом и внести свой вклад в плодородие почвы и в будущие всходы. И надеюсь, вы тоже сделаете, как я!
Договорив, взволнованная от собственной речи учительница подошла к первому ряду слушавших и пристроилась там. Около минуты длилась тишина, и вдруг она разрушилась, и несколько человек захлопали громко и бешено. И тогда учительница улыбнулась едва заметно и наклонила лицо, чтобы никто не увидел ее мокрые глаза. Отчего они были мокрыми? От только что пережитого состояния счастья и собственной силы, оттого, что поняла она — может ее слово дойти до простых людей и убедить их. А меж строителей и красноармейцев, зажатый со всех сторон, стоял ангел и смотрел на Катю остановившимся взглядом. И тоже были слезы в его глазах. Но причина этих слез была совсем другая, чем у учительницы.
— Ну вот, — снова взял слово горбун-счетовод. — Голосовать. что ли, будем, или так решим?
— Так, так решим! — зашумело несколько мужских голосов.
— Ну так, хорошо, будем считать, что этот вопрос решен. Теперь еще один вопрос, тут у меня записано: «поговорить о душе»…
— Может, по душам? — поправил горбуна Трофим.
— Да нет, «о душе», — кивнул горбун-счетовод. — Это ангел просил. Что, будем говорить о душе? А?!
Митинговавшие молчали, и вид их выказывал недоумение по поводу такого вопроса. И не то, чтобы были они совсем против, но после обсуждения вопроса распашки кладбища не очень хотелось говорить о душе. И тут снова загорелись глаза учительницы Кати, и снова она выступила вперед, и смотрели на нее все, как завороженные, будучи готовыми слушать запоем все, что она скажет. И, казалось. Катя это знала. А сама лихорадочно обдумывала, как бы так сказать, чтобы освободить и этого доброго красивого товарища, считающего себя ангелом, и простой народ от вековых заблуждений, от их неразумной веры в существование души.
— Я предлагаю, товарищи, — заговорила Катя, и тут же задрожал ее мягкий голосок от волнения, возникшего в груди. — Я предлагаю со всей ответственностью проголосовать и решить раз и навсегда — есть ли душа или ее нет! Лично я твердо убеждена, да меня и на учительских курсах учили, что никакой души нет и быть не может, так как она нематериальна. А то, что не материально, — не существует! Ведь вот возьмите буханку хлеба — если ее видите, можете потрогать, откусить — значит материально она существует, а если ее нет и вы пухнете с голоду, и рядом ее нигде нет, значит нету хлеба. То есть название есть, а материально его нет… Вот. А кто из вас когда-нибудь видел эту душу?