— Но радиация может быть опасна, — сказал молодой человек, — если оставаться в ней достаточно долго.
Аль-Хашими изогнул бровь в его сторону.
— Боишься, Хамуд? Ты?
— Нет. — Курд может быть таким же храбрым, как любой араб, подумал Хамуд.
— Опасаться нечего, — тонко улыбнулся аль-Хашими. — Хотя кое-что от луча может слегка просачиваться по границам притенной фермы, этот фургон экранирован. Мы едем в полной безопасности.
— И комфорте, — добавил Хамуд, чтобы показать, какого он мнения о роскоши шейха.
— Ты аскет, — усмехнулся аль-Хашими.
Хамуд покачал головой.
— Я не привык к такой роскоши. У шофера жизнь… менее комфортабельна.
— Ты хочешь сказать, — рассмеялся аль-Хашими, — что глава ПРОН не имеет своих мелких удобств?
— С удобствами революции не совершить, — сурово ответил Хамуд.
— Полагаю, революционер должен страдать ради своего дела. Это часть его образа.
Хамуд ничего не сказал.
— А эта женщина среди вас… эта Шахерезада… она тоже аскетка?
— Она символ, — ответил с бесстрастным лицом Хамуд, — и мало чего иного. Вождь ПРОН в этой части мира — я.
— Конечно, — согласился аль-Хашими.
— Мои последователи из ПРОН боятся вас, — сказал Хамуд. — Они опасаются, что получая от вас деньги и помощь, мы сами лезем в капкан.
— Твои последователи думают, — голос аль-Хашими напрягся до хрупкости, — что хашимитский шейх, потомок сына Пророка, нарушит свою клятву? Осквернит святость гостеприимства?
— Они люди молодые и необразованные, — пояснил Хамуд. — И голодные.
— И пуганые?
— Да, часто. Но они сделают, что я им скажу, несмотря на свой страх.
— Значит они храбрые.
Хамуд степенно кивнул.
— Почему они сражаются против Всемирного Правительства? — спросил аль-Хашими.
— Потому что они не желают, чтобы ими правили иностранцы. Лично я хочу увидеть независимый Курдистан, свободный от всякой иноземной власти.
— А зачем вы попытались убить архитектора, строящего дворец Калифа?
— В качестве символа нашего сопротивления Всемирному Правительству, конечно.
— Ни по какой другой причине?
— Да.
— У вас не вызывало гнева строительство дворца?
— Оно нам без разницы. Но, убивая иностранца, руководящего строительством, мы говорили Всемирному Правительству, что будем сопротивляться его диктатуре.
— Ты — дурак, — отрезал аль-Хашими.
Хамуд проглотил поднявшийся жарким комом в горле комок гнева и спокойно спросил:
— Как это так?
— Акты политического терроризма глупы, — заявил шейх. — Ими ничего не добьешься, кроме прилета из Мессины бригады Всемирной Полиции.
— Они служат символом.
— Символом! — У аль-Хашими был такой вид, словно он собирался сплюнуть. — Если уж вам надо ударить, так бейте там, где от этого будет какой-то толк!