Вика улыбалась. На мгновение ее взгляд снова стал блуждающим. Потом она спросила:
— Лидия Максимовна, как я выгляжу?
— Так себе, — рассмеялась Лидия Максимовна, но из глаз ее брызнули слезы. Смех сквозь слезы.
Вика перевела взгляд на Петра Виноградова, потом ее ресницы задрожали, и она снова посмотрела на Лидию Максимовну. Попыталась слабо улыбнуться:
— Вы мне всегда говорили правду. Если и сейчас говорите, значит, мои дела не так уж плохи.
— Точно, девочка, — с плохо сдерживаемой радостью в голосе произнесла Лидия Максимовна. Теперь она уже не стеснялась своих слез. — Твои дела совсем не плохи. Ты у нас молодчина. Перепугала нас немножко… но теперь все позади.
— Я не специально.
— Пойдемте, — тихо проговорил Петр, — ей надо отдыхать.
— Лидия Максимовна, — снова позвала Вика, — мне… мне тут никто ничего не говорит. — Она перевела взгляд на окно, потом, чуть скользнув блуждающим взором по окружающему, снова посмотрела на Лидию Максимовну. — Сколько я уже здесь? Сейчас — весна?
Лидия Максимовна беспомощно посмотрела на Петра Виноградова, но тот молчал — казалось, Викин вопрос и его застал врасплох. Лидия Максимовна улыбнулась:
— Весна только началась, девочка. Ничего такого особенного ты не пропустила.
— Правда? Я тут… почему-то вспомнила, как прыгала в детстве весной через лужи. Это было давно. Это было так… хорошо. Я говорю глупости?
Лидия Максимовна рассмеялась:
— Выздоравливай. Ты еще застанешь пару луж. Это я тебе обещаю. Если захочешь — даже составлю тебе компанию. По прыжкам.
Вика слабо улыбнулась:
— Спасибо вам. Это, наверное, было бы слишком с моей стороны. Вы так добры.
— Отдыхай, девочка, и выздоравливай. Мы все ждем тебя.
И Лидия Максимовна позволила Петру Виноградову себя увести.
* * *
Лидия Максимовна не знала ничего о том, что из-за тонкой двери с приспущенными жалюзи за ними сейчас наблюдали два человека. Один был седовласый, второй, напротив, с волосами, черными как смоль.
— Что ж, дебют прошел неплохо, — мягко заключил седовласый.
Его собеседник чуть слышно усмехнулся:
— Особенно вопрос «Как я выгляжу?». Целое море слез.
— Не слишком ли много она говорит?
— После аварии, после такой аварии, человеку многое позволено.
— Не перегни палку, дружочек.
— Что вас беспокоит?
— Возможный разговор о детях. Возможный и, увы, гораздо более уместный. Если уж к ней возвращается память. Ты об этом подумал?
Человек с волосами, черными как смоль, некоторое время смотрел на своего собеседника. Его глаза улыбались:
— Подумал. Это первое, о чем я позаботился.
Седовласый кивнул. Когда-то лихая улыбка этих глаз, проступающих сквозь легкую пелену одиночества, очень ему нравилась. Она, свидетельствующая о неординарности, завораживала седовласого, напоминая ему о тех временах, когда он сам был молод. Но в последнее время эта улыбка начала его настораживать. Все больше и больше.