Луговая арфа (Капоте) - страница 31

– Вы теперь как раз на той правильной стороне, Та Самая и тот еврей…

– Тихо, – сказала Долли.

– Единственный человек на свете… – Райли был все еще под впечатлением от рассказа судьи про старого рыбака и его любовь. В его голосе сквозила просьба рассказать о той любви еще.

– Я имею в виду, что всегда нужен человек, которому ты можешь рассказать все без утайки. Мы ведь всю жизнь прятали самих себя… Но так и не упрятали – и вот мы сидим здесь, пятеро дураков, на дереве, хотя для нас это большое счастье, если только мы знаем, как воспользоваться им: это же здорово, нам больше не надо думать о том, что мы из себя представляем на людях, – мы свободны быть тем, кто мы есть на самом деле. Если б нам знать, что нас никто отсюда не погонит… эта неопределенность, что все еще сдерживает нас, заставляет нас скрывать себя… В прошлом я все-таки открывался для незнакомцев – людей, что вскоре исчезали, сходили на следующей станции, – все они, если собрать их вместе, составили бы в сумме того самого человека, но я нашел-таки его, того человека, здесь – это вы, Долли, ты, Райли, все вы… с дюжиной разных лиц… вы все так многогранны.

– Но у меня не дюжина лиц, – прервала судью Кэтрин. Долли это замечание ее подружки не понравилось: если не можешь нормально поддержать разговор, то, может быть, лучше отправиться спать?

– Но мистер Кул, – сказала Долли. – Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите нам, что нужно раскрыться, – нам что, нужно рассказать друг другу свои секреты?

– Секреты? Нет… нет… – сказал судья, зажигая свечу. В дрожащем отблеске свечи его лицо неожиданно показалось жалким и несчастным: мы должны помочь ему, как бы говорило, умоляло выражение его лица. – Поговорим о ночи, посмотрите – луны-то не видно… Знаете, о чем мы говорим, не имеет большого значения, но как мы о том говорим, вкладываем ли в наши слова всю нашу душу, принимаем ли мы сказанное со всей душой – вот что важно. Моя жена Ирен была замечательной женщиной, мы могли бы делиться друг с другом всем, что у нас в душе накопилось, но все же, увы, ничто нас не сближало – мы существовали как бы врозь. Она умирала у меня на руках, и перед ее смертью, наконец, я осмелился спросить ее – счастлива ли ты была со мной, Ирен, сделал ли я тебя счастливой? Она пробормотала: «Счастлива… счастлива… счастлива…» – Какая двусмысленность была в ее словах, и до сих пор я не могу сказать, говорила ли она «да» или это было последнее эхо от моих слов в ее устах… Если бы я знал ее лучше, может быть, я бы знал точно, что она имела в виду… Мои дети… Увы, я не вижу их уважения к себе: я хотел их уважения, хотя бы их уважения, как к отцу… Но, увы, такое ощущение, словно бы им известно что-то постыдное обо мне… и, по-моему, я знаю, что именно… Я скажу вам это. – Его глаза, сверкающие, как грани алмаза при отсвете свечи, пробежали по нам, как бы проверяя, сочувствуем ли мы ему, готовы ли на искренность. – Пять лет назад, может шесть, я сел в поезде на место, на котором до меня путешествовал какой-то ребенок, и этот ребенок оставил какой-то детский журнал. Я взял его от нечего делать и стал просматривать, и там, в конце журнала, я увидел адреса детей, которые хотели бы переписываться с другими детьми. Там был адрес одной девочки с Аляски, ее имя я помню как сейчас – Хитер Фолс. Вскоре я послал ей открытку, простенькую, и это было так приятно для меня. Она ответила мне сразу: это было письмо, что потрясло меня! Это было очень умное описание быта и жизни на Аляске – очаровательное описание овцеводческой фермы ее отца, описание северного сияния. Ей было всего тринадцать, и в конверт она вложила свою фотокарточку – не сказать, что красавица, но очень доброе и умное лицо. Я прошелся по всем своим старым альбомам и нашел-таки свою фотографию, на которой мне всего лишь пятнадцать лет, во время рыбалки, с форелью в руке. Фотография выглядела почти как новая, и я написал ей письмо в ответ, словно я это тот мальчик с рыбой в руке. Я описал ружье, что мне подарили на Рождество, о том, как ощенилась наша собака и какие имена мы дали щенкам, рассказал о странствующих циркачах, посетивших наш городок. Представьте, как волнующе и весело для старика моих лет вновь стать подростком и иметь подругу сердца на Аляске. Позже она написала мне, что влюбилась в одного парня из местных, и я почувствовал настоящий укол ревности – совсем, как молодой… Но мы остались друзьями, а два года спустя после начала нашей переписки я написал ей, что собираюсь поступать на юридический факультет университета, она прислала мне золотой самородок – по ее словам, он должен был принести мне удачу. – С этими словами судья пошарил в кармане и выудил оттуда нам на обозрение тот самый самородок – и мы как бы почувствовали присутствие этой девочки среди нас – Хитер Фолс, словно этот благородно сверкающий маленький слиток был частицей ее сердца.