На руках принес ее в свою юрту, бросил на постель, погрозил кулаком.
— Покричи еще! Стукну разок — навсегда замолчишь!
Но она его, должно быть, и не слышала, каталась по постели, сотрясаясь всем телом от рыданий. Вечерние сумерки втекали в юрту через дымовое отверстие. Очага разжигать он не стал, съел кусок старого, с прозеленью, сыра, лег спать у двери (еще убежит — себе на беду). Но разве заснешь! Кричит и кричит, уж и обессилела, и охрипла, а замолчать не может. И Оэлун, наверно, так же выла от безысходного отчаяния, и не было кругом ни одного человека, который понял бы ее горе.
— Перестань, — попросил он ее. — Пожалуйста, перестань. Твой крик скрежещущим железом царапает душу. Ничего худого тебе не сделаю, слышишь?
Ты мне совсем не нужна. Хочешь — уходи. Только куда ты пойдешь? Некуда тебе идти.
Его негромкий голос, кажется, немного успокоил ее. Рыдания стали тише. Он поднялся, подошел к ней, положил руку на вздрагивающее плечо.
Девушка отпрянула, села, прижимаясь спиной к решетке юрты.
— Ты послушай меня… — Он снова протянул руку.
Девушка вцепилась в запястье острыми зубами. Он не отдернул руку, сказал с укором:
— Ну зачем это?
Ее зубы медленно разжались.
— Уйди!
— Не бойся ты меня, не бойся!
Ему очень хотелось, чтобы она успокоилась, поняла, что он и в самом деле желает ей лишь добра. Развел в очаге огонь, принес в котелке воды.
— Пей. Тебе будет легче. Смотри, что с моей рукой сделала.
На запястье два кровоточащих полумесяца — следы ее зубов.
Она сидела на том же самом месте, спиной к решетке, и всхлипывала, но взгляд опухших от слез глаз стал как будто яснее.
— Видишь кровь? Клянусь ею: ты для меня сестра. Понимаешь? Ну, ничего, потом поймешь. Ложись спать.
Свет от пламени очага полоскался на сером войлоке потолка, искры стремительно уносились в дымовое отверстие, исчезали в черном небе.
Девушка стянула у горла халат, прикрывая голую грудь. Он лег на свое место, отвернулся.
— Почему так убиваешься? Муж остался там?
— Н-нет.
— Мать? Отец? Дедушка?
— Они убили дедушку… И его мать убили.
— Мать твоего дедушки, что ли?
— Булган, мать моего жениха.
— А-а… Не изводи себя слезами. Смерть не самое страшное, девушка.
Тебя как зовут?
— Каймиш.
— Кто твой жених, Каймиш? Воин? Нойон?
— Мой дедушка учил его делать стрелы. У меня теперь никого нет. И у него тоже нет родных.
— Я твой брат, Каймиш, — напомнил он.
— Ты вправду такой… ну, добрый? Не обманываешь меня? Лучше уж убей, чем обманывать.
— Не обманываю. Я на крови клялся. Не знаю только, зачем, для чего все это делаю. Для меня нет более заклятых врагов, чем твои тайчиуты.