— Я не из их племени. И жених тоже. Мы рабы — боголы — тайчиутов. Ты нойон?
— Не нойон и не раб, я воин. Служу нойону.
— Отец моего жениха тоже служил нойону. Но его убили. А жениха сделали черным рабом.
— Кто его убил?
— Люди Таргутай-Кирилтуха. После смерти Есугей-багатура.
— Что? — Он резко повернулся к ней.
— Он служил Есугей-багатуру. Потом его жене.
— Оэлун?
— Да, так ее, кажется, зовут. Сама я ни разу не видела ни Есугей-багатура, ни его жену. Но мой жених и его мать очень хвалили…
— Есугея?
— Госпожу Оэлун.
— Ты знаешь, где она сейчас?
— Этого я не знаю. Ее сын долго жил в нашем курене. Ходил с кангой на шее. Ему помогли убежать. Тайчу-Кури за это сильно били. А Тэмуджина искали — не нашли.
— Ты его видела, сына Оэлун?
— Много раз.
— Какой он из себя?
— Ну, какой… Высокий, рыжий.
— Рыжий?! — Что-то внутри у него оборвалось, заныло. — Рыжий?
Он сел к огню, сгорбился, опустил плечи, надолго замолчал, позабыв о Каймиш. Она смотрела на него с недоверчивым недоумением, не могла, видимо, понять, что это за человек, почему при упоминании имени Есугея он так резко переменился.
— Твой жених знает, где сейчас Оэлун?
— Этого никто в нашем курене не знает. Она тебе кто, Оэлун?
— Никто. — Он вздохнул. — Она могла стать матерью моих детей.
— Почему же не стала?
— Почему ты не в юрте своего жениха, а здесь? В этом проклятом мире человек подобен хамхулу[35]. Ветер гоняет по степи, пока не закатит в яму.
Для чего мы живем, если жизнь сплошная мука?
Он задал этот вопрос не ей — себе, но девушка подумала, что спрашивает ее.
— Не знаю… Дома мне жилось хорошо. Дедушка… — Она заплакала опять, вытирая кулаком слезы. — Они убили его на моих глазах.
— Ты только не кричи! — попросил он.
— Не буду. Сейчас мне уже лучше. Спасибо тебе. До этого было страшно.
Хотелось кричать и кричать, чтобы сойти с ума. Ты мне поможешь вернуться к жениху?
— Это сделать не так просто, Каймиш. Он очень нужен тебе?
— Да. И я ему тоже.
— Это хорошо. Я постараюсь что-нибудь сделать… У сына Оэлун глаза светлые?
— Светлые.
Он кивнул.
— Как у Есугея.
— Ты знал его?
— Видел один раз. В другой раз свидеться не пришлось. Теперь встретимся только там, — он показал пальцем в черную дыру неба, горько усмехнулся.
Перед юртой горели два больших огня. У входа, спиной к юрте, слегка сутулясь, стоял Тэмуджин. Лицо, неровно освещенное пламенем, было хмурым и усталым, уголки губ обиженно опущены. Напротив, у огня, стояла Борте, чуть дальше теснились его родные и родные невесты, еще дальше, у крытой повозки, завершил приготовления к обряду шаман Теб-тэнгри. Тэмуджин нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Когда все это кончится?