Старики снова низко поклонились, но не уходили, ждали слова Тэмуджина.
— Идите. Что могу добавить я к сказанному достойным и много знающим Улук-багатуром?
Джамуха с уважением подумал: «Умен мой анда! Кто-то другой на его месте не удержался бы от искуса показать свое знание обычаев и умение говорить не менее затейливо и красиво, чем старики».
Загонщики начали выволакивать убитых животных на чистую поляну.
Длинными рядами лежали окровавленные косули, изюбры, лоси, кабаны, кабарожки, зайцы. Нойоны отправились делить добычу — каждому по количеству его людей. Подсчитали, кому сколько достанется, но Тэмуджин вдруг решил, что делить так нельзя.
— Племя чонос невелико. Будет справедливо, если сильные помогут слабым. Выделим чоносам долю сверх всего. Благодаря умной распорядительности мудрого Улук-багатура мы стали обладателями этой добычи. Вознаградим его и за это особой долей.
Алтан и Сача-беки переглянулись, Хучар потупил взор, Даритай-отчигин начал усердно сморкаться. Улук-багатур, разом утеряв свою степенность, изумленно пялил подернутые слезами глаза на Тэмуджина.
— Все, вижу, со мной согласны…
Тэмуджин, высокий, в длинной шубе с глубоким разрезом сзади, пошел вдоль рядов, показывая, какие животные принадлежат людям Улук-багатура.
Остановился возле лося с тремя темными от уже замерзшей крови обломками стрел в боку и четвертой стрелой в шее, толкнул его носком гутула в бурую хребтину.
— Берите.
Джамуха повернулся, пошел к огню, сильно припадая на ушибленную ногу.
Это был тот самый лось. Если бы Тэмуджин не поленился и посмотрел на стрелу, торчавшую в шее, он увидел бы на ней его метки.
Короткий зимний день заканчивался. Потускневшее солнце садилось за вершины гор, густели тени на снегу, темнела, становилась почти черной зелень леса. Загонщики жгли огни, снимали с животные шкуры, жарили мясо.
— Ты почему сидишь здесь, анда Джамуха?
— Где я должен сидеть?
— Люди собираются домой. Разве не хочешь посмотреть, как уложили и увязали мясо?
— За этим присмотрит мой брат Тайчар.
— Ты чем-то недоволен, анда? Нельзя было так оделять Улук-багатура?
Мои родичи думают: нельзя. Но, анда Джамуха, хорошо живет не скупой умный. Отныне люди Улук-багатура — наши друзья.
Жалко ли было Джамухе отрывать какую-то часть своей доли? Да нет.
Даже того лося не очень жалко. Но Тэмуджин не должен был все делить так, будто он один тут хозяин.
— Ты говоришь правильно, анда Тэмуджин. Они будут друзьями. Твоими.
Короткие брови Тэмуджина удивленно дернулись.
— Но разве мы с тобой не одна душа? И не ты ли мне твердишь: нойоны вольных племен должны жить как братья?