Душевная боль не оставляла Тэмуджина, но мысли уже не увязали в ней, наоборот, сейчас он думал обо всем с какой-то особой, неведомой до этого ясностью, и ему казалось, что он видит и хорошо понимает немало из того, что недоступно взору и пониманию других. И еще казалось, что за эти дни он стал вдруг много старше не только Джэлмэ и Боорчу, но и своего дяди.
Из куреня Даритай-отчигина поехал к Алтану. Там застал и силача Бури-Бухэ. Они уже знали о рождении его сына. Поздравили, но как-то коротко, без особой сердечности, — отдали дань обычаю. Тэмуджин внутренне напрягся. Он боялся, как бы родичи не намекнули о меркитском плене Борте.
Этого он сейчас не смог бы стерпеть, неизвестно, что бы сделал с ними, с собой. Оказалось, однако, что родичам было не до мелочного злорадствования. В каком-то из куреней задира Бури-Бухэ сначала поссорился, потом и подрался с братом Джамухи Тайчаром, тоже известным забиякой. Сейчас Бури-Бухэ, крутоплечий, с покатым лбом и маленькими, как бы вдавленными в голову ушами, сердито сопел, сжимал и разжимал кулаки.
— Тайчар поборол тебя? — удивился Тэмуджин.
— Кто меня поборет? Нет такого человека. Он крикнул своих нукеров.
Они накинули на меня аркан, проволокли за конем, потом избили.
— Будешь знать, как затевать драки!
— Он твой родич, Тэмуджин! — напомнил Алтан. — Избивая родича, бьют и тебя.
Алтан вывернул свои толстые губы, его лицо медленно наливалось краснотой. У Тэмуджина гулко заколотилось сердце. Еще осмеливается упрекать! Где был Алтан, когда его выставлял на позорище Таргутай-Кирилтух? Почему тогда не наливался краснотой и не выпячивал свои губы? Все эти слова висели у него на самом кончике языка. Но он не хотел ссориться. Сказал мирно, только подрагивающий голос показывал, чего стоит ему сдержанность:
— Обидно, когда бьют родичей. Это так. Но и сами родичи должны уметь постоять за себя. — И не удержался, уколол:
— Когда мне было трудно, кому я жаловался?
Лицо Алтана чуть слиняло, и, когда заговорил, в голосе злости поубавилось.
— Тогда было другое время. Мы были среди чужих. И всем жилось трудно.
Сейчас мы среди своих. Но снова чужие обижают нас.
— Они не чужие. Джамуха мой анда. Тайчар его брат.
— Потому-то и говорим с тобой, Тэмуджин.
— И напрасно говорите, Алтан. Не вы ли добивались, когда ушли от Таргутай-Кирилтуха, чтобы никто из нас не был ни выше, ни ниже, ни старше, ни младше других? Почему же я должен разбираться, кто прав, кто виноват?
Кого защищать, кого наказывать? Нет, Алтан и ты, Бури-Бухэ, когда мы говорим друг с другом, слово каждого из нас весит одинаково.