— Я должен откочевать, Оэлун, Не откочую — убьют. А у меня дети. Семь человек.
— У меня не дети — щенята?! — вспыхнула она.
Мунлик еще ниже опустил голову.
— Я не предатель, Оэлун. У меня был Алтан. Его послал Таргутай-Кирилтух.
— Это какой Алтан?
— Сын Хутулы, двоюродной брат Есугей-багатура.
— Все наши родичи оказались там! А чего же говорить о тебе!
— Он мне сказал, Оэлун, что Таргутай-Кирилтух не утихомирится, пока у тебя есть хотя бы десять человек. Я готов умереть вот здесь, у порога твоей юрты. Но что это даст? Будет лучше для всех нас, если останусь в живых.
Разумом она понимала, что Мунлик прав: колотить кулаком по скале отшибить руку. Но остаться одной с малыми ограбленными детьми, беззащитными, как новорожденные телята… С этим не мирилась ее душа.
Сказала глухо, с враждой в голосе:
— Поезжай. И другим передай, я никого не держу.
Мунлик опустил голову, медленно пошел, у порога остановился.
— Все отъедут, — как жить будешь?
— Проживу. Стану волчицей, рыскающей по степям, совой, летающей по ночам, но поставлю на ноги своих детей, а уж они взыщут с Таргутай-Кирилтуха! Кровью заплатит за слезы сирот.
После того, как откочевал Мунлик, ушли один за другим и остальные нукеры Есугея. С Оэлун осталось несколько одиноких женщин. Но даже их забрали люди Таргутай-Кирилтуха. Они обшарили юрту Оэлун, утащив все сколько-нибудь ценное, собрали весь скот, до единой головы, и, посмеиваясь, тронулись вниз по Онону. Ей оставили хромую кобылицу с маленьким жеребенком и старую, облезлую корову — не из сострадания, потехи ради.
На месте еще недавно шумного куреня осталась одинокая юрта из белого войлока, повозка со сломанным колесом — это было все ее богатство. Хоахчин плакала, пряча лицо в ладонях, приговаривала:
— Ой-е… Какие худые люди! Зачем таких худых людей небо терпит!
Старшие сыновья, Тэмуджин, Джучи-Хасар и Бэлгутэй, сидели, испуганно прижимаясь друг к другу, как бескрылые птенцы, заметившие в небе ястреба.
Только младшие, Хачиун и Тэмугэ-отчигин, еще ничего не поймали, беспечно бегали там, где еще недавно стояли юрты, а сейчас видны были круги белой, проросшей под войлоком травы, подбирали всякую ненужную мелочь, весело болтали, довольные находками.
От тоски, обиды, отчаяния ей хотелось упасть прямо тут же и биться головой об истоптанную копытами землю. Еще никогда ей не было так тяжело, одиноко. Она вспомнила свою тоску и беспомощность после того, как ее захватил Есугей. Разве она может сравниться с тем, что есть сейчас? Тогда могла умереть, а сейчас и умереть нельзя — на руках дети.