– Паршивая свинья! – четко произнес он.
Бакстоун опустил руку, но выражение его лица не изменилось. Однако Красноносый, опасаясь, что рассерженный джентльмен даст ему у ворот не больше шиллинга, поспешил разрядить напряжение.
– Сэр Джон, вам и леди лучше уйти, – торопливо попросил он. – На улице собирается толпа, и вы не сможете сквозь нее пробраться.
– В любом случае нам нужно пересечь улицу, – согласно кивнула Кэролайн и нехотя добавила: – Не забывайте о завтраке с шампанским.
Железная дверь захлопнулась за визитерами и надзирателем. Красноносый не запер ее. Преподобный Хорас Коттон тяжело опустился на сиденье в стенной нише, держа в руке молитвенник.
– Падре!
– Да?
– Мне нужно упомянуть еще кое о чем, хотя я почти стыжусь этого. Я не могу покаяться в убийстве, так как не совершал его, но теперь я всей душой верю в вашего Бога.
Ординарий, вытиравший рукавом пот со лба, застыл как вкопанный.
– Вы верите… – радостно начал он, но остановился. – Почему вы так говорите?
– Вы защитили меня, падре. Если такие люди, как вы, верят в Бога, значит, я был бы дураком, если бы не поверил в Него тоже.
– Но это не настоящая вера, друг мой, а всего лишь благодарность за пустячную услугу.
Заключенный игнорировал возражение.
– Кажется, кто-то назвал этого человека Бакстоуном. Его действительно так зовут?
– Да, но…
– Я бы отдал десять лет жизни, которыми не располагаю, чтобы встретиться с этим хлыщом лицом к лицу и с саблями в руках. Хотя женщина, по-моему, еще хуже его. Я бы… хотя это не важно. Мне хочется спать. Очевидно, всех избитых клонит в сон.
Священник поднялся.
– Я попросил не запирать дверь, – сказал он, – потому что хочу побеседовать с шерифом в его кабинете. Потом я вернусь.
– Вернетесь? Но вы говорили…
– Я хочу побеседовать с ним о вас. Нет-нет! Я ничего вам не расскажу, чтобы не внушать ложных надежд. Но если вы почтили меня вашей так называемой верой, проявите милосердие к существам, которых вы только что упомянули.
– Падре!…
Железная дверь открылась и бесшумно закрылась. Даруэнт остался один.
Вторая пара свечей догорела, и дым коптил стекла фонарей. Серый свет в окошке наверху постепенно становился белым. Даруэнт шагнул вперед, но у него закружилась голова, и он предпочел сесть.
– Милосердие! – пробормотал несчастный.
Ему казалось, что его мозг приходит в порядок после удара головой о стену и пол, хотя струйка крови еще сочилась из раны. Зрение также улучшалось.
Но дрожь, сотрясающая тело, была вызвана не прохладой рассвета. Даруэнт вспомнил, что говорили, будто повешенный чувствует, как чернеет его лицо, пока кровь не хлынет у него из глаз.