Как жаль, что ей не дано было стать частью этого мира! Уезжая, она оставляла здесь свое сердце.
Глаза ее наполнились слезами, а при воспоминании о поцелуях Максимуса ее словно обожгло пламенем.
Она испытала в его объятиях такое восхитительное, упоительное чувство! Именно поэтому она не могла позволить, чтобы он своей ненавистью разрушил это волшебство.
— Я люблю тебя! — громко прошептала она, глядя на море, сверкающее золотом в лучах солнца. — Я люблю тебя… но я не смогу переносить твоего презрения.
Она услышала, как ударили в корабельный колокол, а затем что-то загудело в дымовой трубе. Заработал двигатель, и пол каюты задрожал.
Она уезжает. Слезы хлынули у нее из глаз, она уже ничего не видела.
— Прощай, любовь моя! — прошептала она и закрыла лицо руками.
Вдруг раздался громкий треск. Дорина вздрогнула и оглянулась.
В дверях каюты стоял Максимус Керби!
Мгновение она ошеломленно смотрела на него. Затем он молча шагнул к ней, схватил за руку и потащил за собой на палубу.
Корабль уже отходил от причала, сходни были убраны.
Не произнеся ни слова, так быстро, что Дорина не успела опомниться, Максимус подхватил ее на руки и, крепко прижав груди, прыгнул!
Расстояние между берегом и пароход достигло уже пяти футов, но Максимус легко приземлился со своей ношей.
Из толпы, собравшейся на причале, слышались веселые приветствия и аплодисменты.
Когда он коснулся земли, тело Дорины содрогнулось от удара. Она с трудом глотнула воздух. Спрятав лицо у него груди, она пыталась восстановить дыхание. Все произошло так быстро, что она никак не могла прийти в себя.
А Максимус уже шагал вдоль набережной, прижимая ее к груди, и, как ей казалось, улыбался.
Он прошел мимо билетных касс, направляясь туда, где его ждал открытый экипаж, в который были впряжены две лошади.
Теперь Дорине стало ясно, как он смог так легко нагнать ее, но зачем он это сделал?
Ее щеки и ресницы были все еще мокры от слез. По-прежнему не говоря ни слови, Максимус опустил ее в угол на сиденье, достал из кармана свой носовой платок и принялся вытирать ей лицо.
Он делал это с такой неожиданной нежностью, что она почувствовала, как слезы снова подступают к глазам и, выхватив платок у него из рук, прижала его к лицу и разрыдалась, не в силах больше сдерживаться.
Ей хотелось спросить у него, почему он не дал ей уехать.
Но она не могла вымолвить ни слова, не столько из-за слез, сколько из-за того, что ей все еще трудно было дышать.
«Зачем он так рисковал, ведь он мог сломать себе ногу?» — не могла успокоиться она.
Но в то же время Дорина подозревала, что он просто был исполнен решимости и на этот раз настоять на своем.