Это было вполне понятно. Он всегда знал, что его жена не должна быть похожа на всех тех многочисленных красоток, которым он дарил свою любовь.
Правда, облик будущей жены представлялся маркизу весьма туманно. Он знал, что когда-нибудь должен жениться, иметь наследника, но намеревался решить этот вопрос не сейчас, а в отдаленном будущем, резонно полагая, что, пока он молод, надо наслаждаться жизнью, а обзавестись семейством никогда не поздно.
Впрочем, кое-что из того, что маркиз хотел бы видеть в своей будущей супруге, он представлял себе весьма определенно. Это должна быть красивая и умная женщина, которая могла бы, сидя во главе стола в качестве хозяйки дома, столь же остроумно и обаятельно вести беседу, как когда-то делала это мать маркиза, и уметь принять принца Уэльского и других особ королевской крови с той же непринужденностью, которая была свойственна ему самому.
В качестве маркизы Фейн его жена наверняка будет приглашена на все балы, ассамблеи и приемы, составляющие неотъемлемую часть жизни светского человека.
Она, разумеется, будет сопровождать своего мужа в Карлтон-хауз и благодаря многолетней дружбе, связывающей маркиза и Его Королевское Высочество, непременно удостоится благосклонного внимания последнего.
Так неужели можно хотя бы на минуту представить на этом месте Сириллу, изысканную, неземную красавицу, воздушного эльфа, попавшего на нашу грешную землю из какой-то волшебной сказки?
Маркиз отказывался верить, что Сирилла предполагала нечто подобное. Но в то же время он прекрасно понимал, что такие чистые и неиспорченные девушки, как Сирилла, не мыслят себе любви, не освященной церковью.
Маркиз так свыкся со своим беспорядочным образом жизни, что никогда прежде не задумывался над тем, что в глазах тех, кого принято называть «порядочными женщинами», предстает неким зловещим монстром, закоренелым грешником.
Да и как могло быть иначе? Ведь он действительно был, что называется, «распутником», имел, выражаясь словами принца Уэльского, «скверную репутацию в том, что касается прекрасного пола», и не раз навлекал на себя неудовольствие и осуждение людей старшего поколения потому, что любил женщин подобных леди Изабель Чэтли, то есть особ в высшей степени экстравагантных и чувственных.
То, что такого рода поведение вызывало справедливые нарекания окружающих, представлялось вполне разумным. А вот Сирилла, говоря о своих чувствах, имела в виду нечто совсем иное, в этом у маркиза теперь не было никаких сомнений.
Для нее любовь была чем-то святым и возвышенным. Он вспомнил, как она сказала ему дрожащим от волнения голосом: