— О, Джонни, только представьте, какие возможности откроются перед нами! Я с таким удовольствием помогу вам сделать все, о чем вы мечтали, когда у вас не было денег!
Наконец виконт заговорил:
— В ваших устах все звучит слишком легко, Эсме, — сказал он. — Но вы знаете не хуже меня, что женщины ревнивы; и Оделле может очень не понравиться, что она повсюду появляется в обществе своей мачехи, особенно когда эта мачеха так красива, как вы!
— Очень мило с вашей стороны так божественно отзываться о моей красоте, — проворковала графиня. — Но Оделла еще очень юна, и так как она любит отца, то захочет быть поближе к нему. — Она улыбнулась. — Женщина постарше не стала бы так за него цепляться. Кроме того, вы забыли еще кое-что.
— Что же? — спросил виконт.
— Вы хотите наследника, а ничто не привязывает женщину к дому больше, чем, дети!
— Вы умеете убеждать, Эсме, — медленно, произнес виконт. — Но вместе с тем, если у меня будет наследник, что, конечно же, рано или поздно случится, я хотел бы, чтобы это был наш с вами сын.
Повисло молчание; наконец графиня сказала:
— Разумеется, если бы это было возможно, высшего блаженства трудно представить. Но, как я уже сказала вам, обожаемый Джонни, мы должны делать лучшее из того, что можем, — и, если у вас хватит храбрости, мы это сделаем.
— Дело не в храбрости, — обиженно сказал виконт, — а том, что у меня будет другая женщина, а не вы. Вы же знаете, как я вас обожаю.
Тон его стал резким.
— Как и я вас, мой сильный, красивый, изумительный возлюбленный! — сказала Эсме. — И именно поэтому я не хочу вас терять!
— Вы никогда меня не потеряете! — страстно воскликнул виконт. — Я скорее согласился спуститься бы в преисподнюю!
Он начал целовать ее снова.
Словно очнувшись от сна, Оделла пошла прочь.
Она направилась к двери, которая вела в коридор.
У двери она остановилась и оглянулась на портрет матери, висящий над камином.
В глазах ее была боль.
Потом она тихо открыла дверь, вышла из спальни отца и бегом вернулась к себе в комнату.
Убедившись, что там никого нет, она тщательно заперла дверь и ничком бросилась на кровать.
Но она не плакала. Она размышляла.
Теперь ей стало ясно, почему с самого приезда она не только чувствовала, что в доме что-то не так, но и ощущала явную угрозу.
Казалось, что мысли и планы мачехи каким-то непонятным образом передались ей.
Впрочем, как бы то ни было, она должна убежать.
Вместо истерики или приступа паники Оделла внезапно почувствовала, что способна рассуждать холодно и отстранение, словно ей предстояло изучить какой-то сложный предмет или найти решение математической задачи.