— Для родного человека ничего не жалко. — Дарий мельком глянул на Синякова и снова перевел взгляд на сестру. — Чем же я буду обязан твоему дружку? Чего он хочет?
— Сын его в дисбат попал. И с тех пор ни слуху ни духу. Никто ничего сказать не может. Как будто бы сговорились. Мы уже и в суде были, и в прокуратуре…
— Вот это зря. — Даьй резко взмахнул рукой и поймал в воздухе что-то, заметное ему одному. — Засветились…
— Можно мне хоть слово сказать? — не выдержал Синяков. — Терпеть не могу, когда другие что-то за меня решают. Ведь как-никак речь о моем сыне идет.
— Говори, — милостиво разрешил Дарий.
— Вот вы здесь…
— Ты, — проронил Дарий.
— Что — ты? — не понял Синяков.
— На «ты» ко мне обращайся. Не ровен час, родней станем.
— Хорошо… Хотя нет! Это исключается! В смысле родни. — Получив от Дашки увесистый подзатыльник, Синяков чуть не прикусил язык. — Я что хотел сказать… Вот вы… Вот ты сейчас сказал, что мы, дескать, засветились. Как это изволите понимать? Я не шпион иностранный. И сюда приехал не на встречу с резидентом. Я приехал к родному сыну, проходящему в вашем городе срочную службу. Пусть он виноват, хотя это еще вопрос спорный, пусть осужден, но зачем же раздувать такую истерию? По какому праву от меня скрывают местонахождение этого самого дисбата? Почему мне не позволяют увидеться с сыном? Говорят, даже смертники имеют право увидеться с близкими родственниками… К чему эти зловещие намеки, эти угрозы? Почему все уговаривают меня как можно скорее уехать?
— А разве ты сам не хочешь уехать? — Вопрос был довольно странный, как, впрочем, и все поведение Дария, но Синяков незамедлительно ответил: \
— Не раньше, чем увижусь с сыном.
— А ведь еще вчера ты мог уехать вполне спокойно, — произнес Дарий с оттенком сочувствия. — Даже полчаса назад. Даже вот в эту минуту. Но после того, что я скажу сейчас, твои шансы благополучно вернуться домой сразу уменьшатся.
— Нет, это прямо безумство какое-то! — Синяков заерзал на лежанке так, словно его кусали снизу кровососущие насекомые. — Одно из двух. Или ты из себя дурачка строишь, или хочешь меня дураком сделать.
— И то и другое. — Дарий, похоже, издевался над ним, исподволь готовя какой-то подвох, о чем предупреждала иголка, не только не остывшая, но раскалившаяся до такой степени, когда обычное железо начинает светиться.
Удержать иголку в руке было невозможно, и Синяков пока воткнул ее в драное лоскутное одеяло, прикрывавшее лежанку. От Дашки этот жест не ускользнул, а ее братец в сей момент смотрел в другую сторону.
Памятуя, что лучший способ защиты — это нападение, Синяков набросился на Дария — пока только словесно: