Мотылек порхал так близко от огня, что Синяков даже забеспокоился.
— Осторожней, не обожгись, — предупредил он.
— Это просто невозможно. Неужели ты и впрямь считаешь себя костром?
— Да ну тебя… — обиделся Синяков, очень довольный своим нынешним образом. — Никак не могу привыкнуть к вашим заморочкам.
— И не привыкай. Для этого надо здесь родиться. Да и не следует тебе слишком часто посещать нижний мир. У некоторых потом шизофрения случается. Лучше я сам тебя буду навещать .
— Только предупреждай заранее. А не то я и мухи убить не посмею. Вдруг это окажешься ты?
— Зачем же мне тебя в образе мухи навещать? Я ведь тебя люблю. По-настоящему. И хочу, чтобы ты тоже меня любил.
— В каком смысле? — осторожно поинтересовался Синяков, заподозривший что-то неладное. — Как я должен любить тебя?
— Как мужчина женщину, — с обескураживающей прямотой заявил мотылек, размером своим не превышающий этикетку от спичечной коробки.
— А разве ты женщина? — Не будь Синяков сейчас пламенем, он бы обязательно покраснел.
— Если ты мужчина, я буду женщиной. И наоборот. Однополой любви мы, духи, не признаем… Кстати, а где та красавица, которая сопровождала тебя в прошлый раз?
— Красавица? Хм… — Синяков удивился, однако спорить не стал. — Я и сам не знаю. Сюда мы вместе собирались, но потом я ее из виду потерял.
— Вот так кавалер! Ну тогда лети обратно, ищи ее. Никогда нельзя терять из виду тех, кто тебе дорог.
Синяков и рта не успел открыть, чтобы возразить (если только такое выражение уместно по отношению к ярко полыхавшему костру), как превратился в нечто, похожее на комету, и помчался обратным маршрутом, все увеличивая и увеличивая скорость.
И что интересно, мотылек, не отставая, летел рядом. Его размеры росли на глазах, а сам он, оставаясь по-прежнему грациозным (чужеродно-грациозным), мало-помалу приобретал сходство с человеком.
Падая обратно в постель, застеленную серенькой ситцевой простыней. Синяков в первое мгновение испугался, что станет причиной еще одного нешуточного пожара, и, только увидев босые ступни своих ног (перед путешествием в нижний мир он не удосужился надеть носки), понял, что прибыл обратно не огненным дождем, а обычным человеком из крови и плоти, даже без признака ожогов.
Вот только потолок в квартире слегка закоптился да явственно пахло паленым, но это могли быть результаты горения шаманского порошка.
Дашка, как будто бы давно ожидавшая его, вскрикнула: «Я люблю тебя!» (голос был ее, но интонация — чужой) и как бешеная кошка набросилась на Синякова, не готового ни к отпору, ни к содействию. Конечно, человек, пребывающий в такой степени экстаза, не очень обращает внимание на свою внешность, однако Синякова поразило, как похорошела Дашка за время их краткого расставания.