А ведь ничего-то в ней вроде не изменилось! Она не стала ни круглей, ни фигуристей, но это было уже совсем другое существо — не бледная ехидная пацанка с сопливым носом, нечесаными патлами и плоской грудью, а обольстительная в своей свежести девушка, вот-вот готовая превратиться в пленительную женщину, полураскрывшийся бутон, притягательный не красотой, а обещанием этой красоты.
Сознание у Синякова вновь поплыло, но уже совсем по другой причине, чем раньше.
Он забыл все! Забыл, что еще совсем недавно считал себя старым, заезженным конем, справедливо выбракованным из табуна и продолжающим влачить тяжкий воз жизни только из чувства безысходной отцовской любви. Забыл все свои любовные неудачи, все свое презрение к женскому полу в целом и недоверие к каждой его представительнице в частности. Забыл стойкое нежелание обременять себя лишними человеческими узами, рождающимися из любви и дружбы.
То, что случилось сейчас, было как в первый раз. С плеч долой свалился груз прожитых лет, исчезли хвори, пропала неизбывная, забубенная тоска. Но кое-что и вернулось — например, желание любить и уверенность в собственных силах.
— Что вы сделали со мной? — простонала Дашка, измятая куда больше, чем их многострадальная постель.
— Что ты сделала со мной? — тихо засмеялся Синяков, отыскивая своей рукой ее руку.
Оба были совершенно обессилены, и оба глубоко переживали случившееся, хотя и по-разному. Дашка оплакивала свою девственность, столь же обязательную для ведьмы, как и для древнеримской жрицы, а Синяков ужасался открывшейся перед ним перспективе.
Он ясно понимал, что занимался сейчас любовью отнюдь не с Дашкой, а с вселившимся в ее тело сладострастным и любвеобильным духом, уже успевшим благополучно смыться в свой чертов мирок, в котором концы никогда не сходятся с концами, мотыльки могут запросто разговаривать с огнем, а правда превращается в ложь с такой же легкостью, как вода в пар.
Все это было так, и со всем этим можно было смириться, но тех немногих минут, когда они страстно и самозабвенно ласкали друг друга, вполне хватило Си-някову, чтобы по уши влюбиться в худенькую, странную девчонку, из репейника вдруг превратившуюся в лилию. Да, он любил и в то же время понимал, что на ответное чувство вряд ли может рассчитывать.
— Прости, — Синяков тихонечко сжал ее руку, еще недавно горячую, ищущую, сильную, а сейчас холодную и безвольную, как у умирающей. — Я виноват перед тобой… и я не виноват. Это какое-то колдовство.
— Вы не виноваты, — прошептала она. — Я ведь ведьма и легко могла отпугнуть вас… А тут не получилось… Жалко… Если верить слухам, я должна утратить свои способности… Стать такой же, как все…