— Перед ним тоже извинись, — Дашка указала на Синякова.
— Извините, гражданин Синяков, — не стал упираться Дарий. — По глупости я. По дремучему своему невежеству. В консерватории не обучался. Пользуйся моей сестрой на здоровье, коли она не против. Дело полюбовное. Но только если она тебе что-нибудь по злобе отключит, как мне сейчас аккумулятор отключила, на себя пеняй. Я предупреждал.
— Где это ты так культурно выражаться научился? — усмехнулась Дашка.
— Наш город является городом высокой культуры, — охотно пояснил Дарий. — Про это на каждом столбе написано. Разве не замечала? Вот и стараюсь подтянуться до среднего уровня. Но до тебя, конечно, мне еще далеко.
— Давайте отставим шутки в сторону, — попросил Синяков, которому эта пикировка уже изрядно надоела. — Ты узнал что-нибудь о моем сыне?
— Кое-что узнал. — Дарий присел возле мотоцикла на корточки, и стал ковыряться в проводке, демонстрируя тем самым полное пренебрежение как к Синякову, так и к его просьбам. — Дашка, имей совесть, машина ведь не виновата! А я уже извинился.
— С такими извинениями знаешь к кому обращаться? К белым медведям! Они их точно примут, — хмуро глянула Дашка на брата. — Да ладно, что с тебя взять. Пнем бесчувственным был, пнем и помрешь. А с твоим мотоциклом все в порядке. Только не заводи его сейчас, а то я оглохну.
— Я, между прочим, жду ответ. — Синяков переминался с ноги на ногу, проявляя явные признаки нетерпения. — Рассказывай.
— Зачем рассказывать… На, читай. — Дарий сунул руку во внутренний карман куртки. — Как говорится, лети с приветом, вернись с ответом.
Это был кусок грубой оберточной бумаги с неровно оборванными краями. Почерк, бесспорно, принадлежал Димке. Чересчур крупные и неровные буквы свидетельствовали о том, что писал он или в спешке, или при плохом освещении.
«Здравствуй, папа! Еще раз прости, что доставляю тебе столько хлопот. Очень хочется верить, что это письмо попадет в твои руки. О своем нынешнем житье-бытье писать не буду. Главное, что я жив и здоров. Надеюсь, когда-нибудь свидимся. Оставаться тебе здесь долго не надо. Возвращайся домой. Успокой мать, хоть вы с ней и разошлись. Если можно (слово „можно“ было дважды подчеркнуто), раздобудь для меня кое-что. Только ничему не удивляйся. Я, например, вообще удивляться перестал. А нужно мне следующее. Несколько сушеных ящериц, любых. Если нет ящериц, сойдут и жабы. Потом, зубы зверей, кости которых найдены в лесу. Собака, лось или кабан — без разницы. Еще щучьи глаза. Ножки лесных пауков. Перья черной птицы, но только не вороны. Стружки от гроба. Святая вода, но если ее нет, то и не надо. Махорка, не сигареты, а именно махорка, желательно покрепче. Из растений еще — веточки рябины, полынь, укроп, чеснок. Говорят, все это можно купить на Таракановском рынке у бабок. Открыто такими вещами не торгуют, надо спрашивать. Хорошо бы еще расческу, которой расчесывали покойника, но ее достать очень трудно. Вот пока и все. Прощай. Твой Димка».