Одно из двух: или Дашка была подвержена приступам падучей, или являлась идеальным попутчиком для путешествия в иные миры. Фигурально говоря, она заводилась с полоборота. Глядя на ее даже не побледневшее, а позеленевшее личико, Синяков подумал, что девчонка имеет шанс предстать перед духами гораздо раньше его самого.
Нужно было спешить. Он заколотил по чайнику изо всех сил и как можно более проникновенно воззвал к сверхъестественным существам — и к тем, которые повиты солнечным светом, и к тем, которые ищут себе пропитание в свежих могилах…
То, что он ощущал сейчас, совсем не походило на плавный и стремительный заплыв по искрящейся реке.
Синяков с неимоверным трудом пробирался по темной и тесной норе, которая, вполне возможно, могла быть глоткой какого-нибудь чудовища, а иначе почему бы она медленно пульсировала то чуть расширяясь, то сжимаясь до такой степени, что у него трещали ребра. Чайник-барабан хоть и остался где-то в неимоверной дали, но от его грохота закладывало уши. Где сейчас находится Дашка — под ним, над ним или рядом, — Синяков определить не мог.
Ему было трудно, невероятно трудно. Почти как человеческому плоду, изгнанному из матки в родовой канал. Случись с ним такое в прошлый раз, он навсегда потерял бы охоту к подобным мероприятиям.
Неужели вторая попытка всегда дается труднее, чем первая? Синяков вспомнил, как когда-то выиграл свой первый чемпионат города — выиграл легко, словно в тумане, ни на что заранее не надеясь, «со страха», и как трудно, буквально кровью и потом, далась ему следующая медаль.
Впрочем, каким-то краешком своего сознания, не затуманенного ни парами браги, ни дымом шаманского зелья, ни дурманом, изначально свойственным любой магии. Синяков понимал, что эта черная нора такая же иллюзия, такая же фикция, такая же условность, как и та светоносная река, в воды которой он окунулся прошлой ночью. Если все это и существовало, то совсем в другой форме, скорее всего абсолютно недоступной для человеческого восприятия.
Реальной была только опасность, которой он себя подвергал.
Синяков не знал, имеется ли в нижнем мире небо, или его функции там выполняет нечто совсем другое, поэтому ничуть не удивился, увидев над головой плотные и неподвижные серо-синие облака, похожие на завитки каракуля.
Бой уже закончился, и, насколько хватало глаз, повсюду валялись мертвые воины — где вповалку, где в одиночку, где крест-накрест, а где вообще кучами. Были они все свеженькие, истекающие последними каплями крови, еще не ограбленные и не раздетые.
Те, кто имел головы, были все сплошь бородаты. Одни — облачены в кольчуги, поблескивающие, как цыганское монисто, другие — в простые армяки, с на— —шитыми на груди стальными пластинками. Кто-то был в грубых сапожищах, а кто-то в онучах, перевязанных ремешками.