Гринев бегло просмотрел содержимое, отложил две бумаги, сшитые скоросшивателем, удивленно поднял брови:
— Это настоящие бумаги?
— Там у них прошлый век, никаких компьютеров, зато всю документацию делают в двух экземплярах. Один — перед вами. Как говаривал классик, рукописи не горят. Но — теряются.
— Товарищ Розен, это же не ваш стиль...
— Вам нравится?
— Выше всяких похвал. А что бы сказал товарищ Бендер?
— Он был романтик. Сейчас другие времена.
— Да вы философ, Марк.
— Отнюдь. Раз я делаю то, за что вы платите, — я делаю свой гешефт. Раз вы платите за то, что я делаю, вы хотите делать ваш гешефт. Разве кому-то в этой стране станет хуже, если двое ее граждан станут жить чуть-чуть лучше?
Гринев достал из дипломата объемистый конверт и передал визави. Марк Захарович цепко ухватил пакет пухлой кистью, сжал на секунду, словно пойманную рыбку, и опустил в сумку. В глазах его замельтешило беспокойство.
— Сумма оговоренная? — спросил он и снова покрылся потом.
— Проверьте, Марк Захарович. Деньги любят счет.
Тот прямо в сумке, не глядя, открыл конверт, его пухлые пальцы по-бухгалтерски, с непостижимой быстротой перебрали купюры. Он успел не только посчитать, но и нежно потереть некоторые из них. По лицу Марка Захаровича разлилось приятное умиротворение. Он откинулся на стуле, налил полный стакан минералки, выпил, отдуваясь, спросил как бы между прочим:
— Олег Федорович, не надо ли данных по держателям пакетов акций?
— Ма-а-арк Захарович... Продавать тополиный пух в июне?.. Эта информация болтается сейчас в Интернете в свободном доступе.
— Да? — воздвиг бровки домиком Розен. — А я не знал.
— Да?
Олег укложил папки в кейс, улыбнулся:
— Вы все деньги на барышень-то не изводите...
— А что еще делать с деньгами? Копить? Копить деньги — все равно что их тратить, только без удовольствия. Пока живешь — надо жить, нет?
— Вы умный человек, Марк Захарович. Когда-нибудь станете мудрым.
— Вот тогда и буду копить.
* * *
Человек за столом опускает веки, устало массирует их подушечками пальцев.
— Вы в чем-то не уверены? — спрашивает его сидящий напротив.
— Во всем. Ставки очень высоки.
— Разве? Ставка всегда одна. Жизнь.
— Вот именно. А если ваш Гринев все-таки усомнится?
— Мы не оставим ему на это времени.