Эх, простор! Нравятся мне сталинские дома: и жить в них уютно, и чердаки служат обитателям, и крыши — с художественным парапетом. Каменные «кегли» выглядят надежно, каменный козырек за ними — тоже. На краю крыши произрастает корявая березка.
Судя по всему, я как раз над окнами искомой квартиры. Там свет, звучит довольно громкая музыка и слышны голоса. Мужские. Прав был Шекспир: «О женщины, вам имя — вероломство».
Но я же все-таки приглашен! А потому смело перешагиваю через парапет и зависаю на козырьке прямо над Лсночкиным балконом. До балкона ноги не достают, и если просто разжать руки, то рискую промахнуться и проскочить до самого асфальта. Но и висеть на пальчиках удовольствие не из приятных. Есть люди, получающие от этого кайф, — я не из их числа. Поэтому начинаю двигать мышцами спины и легонько раскачиваться. Возможно, седея от страха.
Хоп — и я довольно неловко падаю на балкон. Замираю. Нет, особого шума не наделал. Музон в квартире орет довольно громко, да и приглашенные, надо думать, заняты чем-то настолько приятным, что расслышать неясный шум где-то за окном просто не в состоянии. Окно зашторено неплотно, и я заглядываю в просвет, движимый нездоровым любопытством.
Картина пикантная, но… странная.
Леночка стоит посреди комнаты в туфлях, трусиках и короткой сорочке. Лицом к окну. Одного парня я вижу у дальней стены, другой, видимо, стоит у ближней, разглядеть его мешает штора. Третий — спиной к окну, я вижу его силуэт, и Лена смотрит именно на него.
— Теперь сорочку, — приказывает он. Девушка повинуется.
— Теперь трусики. — Парень говорит все это ленивым и усталым голосом. — Умничка. Сядь в кресло.
Девушка неловко пятится, не сводя глаз с парня, и падает в подставленное кресло.
— Не так.
Девушка сидит, вцепившись руками в подлокотники.
— Ребята, ну пожалуйста…
— Ну?..
Девушка расставляет ноги и кладет их на подлокотники кресла — словно на приеме у гинеколога. Двое парней привязывают ее шнуром, фиксируя в таком положенин.
— А теперь поговорим.
Признаться, я явился сюда за тем же. Поговорить. Ибо много неясностей. И пока не вмешивался, озадаченный. Кого удивишь в наше время «группешником» с элементами садомазохизма? Народ начитался маркиза де Сада, Мазоха, старичка Фрейда и поехал крышей. «Удовольствие, получаемое от удовлетворения дикого инстинкта неконтролируемого „эго“, является несравненно более сильным…» — далее по тексту. Похоже, Зигмунда няня в детстве все-таки уронила, и не раз.
Впрочем, не больнее, чем няня Карлуши Маркса. И тот, и другой построили для людей по «клетке», в которой материя, понятно, первична: только по Карлу ничтожный человсчишка гоняется за наживой и тем движет вперед историю, убивая более слабых и неразворотливых, а по Зигмунду он делает то же самое, только в погоне за юбками (или брюками). И Маркс и Фрейд отказали человеку в главном — в достоинстве, в свободе воли. Шаг вправо, шаг влево — побег, прыжок на месте — провокация…