Молодец-Бест? Боевичок из новых интеллектуалов. В городе я его встречал, он из «ральфовых птенцов». Если и «семерка», то козырная. А скорее — «валет».
Кого не хватает? Дамы. Ну, дамы мне всегда не хватает. Я не космополит, но французы опять правы: шерше ля фам. Эх, надо было все-таки посудачить нам с Леночкой о своем, о женском. Германн, и тот к ломберному столу не лез, пока с графиней не переболтал. Ну да у него — характер нордический, а у меня здешний, раздолбайскии.
Ладно, чего теперь. Проехали.
— Принято, — кивает Володя. — Дальше. Рассказываю о патруле спецназа, о том, как легкомысленно бросил «росинанта» и пошел в кустики «квасить», о скверном мужичонке и о Ральфе с дыркой во лбу. Вроде все.
— Складно врешь, — ехидно замечает «одуванчик», и вся симпатия к нему улетучивается. Зануда, старый пер-дун, старичок-разбойник… Сидел бы тихо, ноги парил и чай с пряниками прихлебывал. А то тоже, козырь, — по малинам сшиваться…
Хотя — пенсии по нашим временам на пряники не хватит. Ну и девчонку за попку подержать, поди, тоже хочется. Старичок-то, похоже, шустрый.
— Пистолетики откуда? И «ксива» майорская? — любопытствует дедок. — На улице нашел и нес в органы сдавать?
— Наган — мой. По случаю. «Пээмы», «узи», «ксивы» — отобрал. При задержании.
— Это ж кто кого задерживал? В гэбэ ребятушки-горлохваты, у них не забалуешься.
Это точно. Не до баловства было.
— Поспешили они чуток. Ошиблись.
— Ага, понятненько. И на старуху бывает проруха. — Старичок засмеялся мелко. — Этак и мы можем поспешить, ошибиться, тут ты нас, сирых, и заарканишь.
Только вот спешить нам некуда. А тебе — и подавно.
Очень хочется ему нагрубить. Но пионерское детство не позволяет.
— Так бывает, — роняет Володя-Ларсен. — Легавые, они легавые и есть. Их как собак: одних на ищеек готовят, других — на волкодавов, третьих — людей душить.
На кого попадешь.
Это он честно. Без балды.
— У нас ты не дури, пожалуй. У нас Хасан — большого таланта мужчина. В своем роде. Молодец-Бест хмыкает:
— Да этого «супера» любой из моих пришьет.
— Врешь. Не любой. А потому я и думаю, Олежек, что ты за зверь?
— Я не зверь. Я — птица.
— Птица? — Ага.
— Какая?
— ~ Редкая. Потому что — вольная.
— Воля… Слаще ее нет. Что ты о доле знаешь — у Хозяина не был.
— Не был. Каждому — свое.
— Только Богу — Богово.
Володя плескает себе в стакан коньячку, глотает махом. Хасан несет ему новую кружку чифиря. Передвигается он бесшумно, как кошка, и, наверное, как и кошка — чувствует обстановку. Смотрит он перед собой или в пол, а потому засекает малейшее движение, вступающее в диссонанс с общей обстановкой. Ларсен прав — большого таланта мужчина. На тоненьком пояске под легкой курточкой — набор ножей в замшевых ножнах, закусочку порезать или человечка за Лету переправить — это уж по обстоятельствам. Судя по всему, Хасан — Ларсенова «номенклатура».