его душа моя, вы бы это поняли...» И далее дает оценку своему поступку: «Я действовал таким образом, как может только действовать в
состояньи безумия человек, и воображая в то же время, что действую умно».
Он почти кается в своем безумии, как Поприщин, тоже дерзнувший взглянуть на генеральскую дочь. В то же время он шлет письмо А. О. Смирновой и просит ее особо уведомить Софью Михайловну (а через нее и Луизу Карловну и Анну Михайловну), какое «чудо» над ним произвели ее строки. Он хочет уверить встревоженных графинь, что все понял, что ничего подобного с его стороны более никогда не повторится, что готов забыть происшедшее. В письме к С. М. Соллогуб он укоряет себя в «эгоизме» и «жестокости сердца» и пишет, что они «все до единого стали теперь ближе» его «сердцу, чем когда-либо прежде».
И еще одна подробность из письма С. М. Соллогуб от 24 мая 1849 года важна в нашем романе. Это приписка: «Обнимите Веневитиновых. Я их смутил неуместным письмом. Что ж делать, утопающий хватается за все».
Никакого пояснения этим словам, никакого намека или обмолвки, объясняющей их смысл, нет более в письме Гоголя. Указание на Веневитиновых подтверждает легенду. Стало быть, и запрос о предложении, вероятней всего, был сделан письменно. И здесь действовало письмо, а не сам автор.
«Вы теперь стали мне все ближе...», «что вы делаете все... вы все стали ближе моему сердцу... увидимся все вместе... Бог да сохранит... всех вас...» Такая переориентация с одной на всех в гоголевском письме не случайна. Надо знать его характер, чтоб понять, что ни одного слова он не поставит зря, ни в одном месте невзначай не опишется, а если уж опишется, то тут же, как птица зазевавшегося червяка, выхватит из черновика неосторожное слово его острый глаз — и не быть тому слову представленным пред очи читателя.
После этого — косвенного — прощения Гоголь мог уже получить и прямое благоволение от самой пострадавшей. Анна Михайловна — естественно, с разрешения матери, — пишет ему письмо. Оно не дошло до нас, но можно быть уверенным, что в нем ни словом не упомянуто об имевшем место «оскорблении».
3 июня 1849 года Гоголь откликается: «Нужно покориться. Не удалось намерение быть в том месте — нужно осмотреться, как нам быть на этом».
Это относится и к их нежеланию ехать в Москву, и к своей участи отвергнутого. «И только дивлюсь божьей милости, не наказавшей меня столько, сколько я того стоил».
Письмо это полно уже и гоголевских софизмов, и гоголевских поучений. Слабым голосом он еще дает Анне Михайловне какие-то наставления, пробует объяснить ей eo обязанности в семье (в частности, по отношению к детям ее сестры, чьи души можно образовать «путем любви»), но это пишет уже затихший Гоголь и протрезвевший Гоголь. Ища ее дополнительного снисхождения, он ссылается на болезнь, которая с приходом весны «расколебала» его всего.