— Какая ж ты баба, коли Кузьма?! — взъелся Агапка. — Чего же ты мороку навел?! Сидит, как дикая баба, на кочке да бороду щиплет!.. Из-за твоей мороки я кошель истерял в кустах, чертов ты сын, собака!
— Пошто ты в бабье во все оболокся? — спросил Степан у Кузьмы.
— Ночной порой из села от кнута боярского приказчика убежал. Бороду ночью не видно — баба идет и баба! — а днем с ней куды? И одежи мужской-то нету. Голодом натерпелся три дни. Сижу да щиплю бородищу до слез… Ягода пособила, корье… А лягушку поел — и вышла назад, не сдюжил…
Кузьме — «дикой бабе» «с миру по нитке» собрали среди богомольцев порты, рубаху и шапку. Лапти он сплел себе сам. Сапожник, выточив нож, срезал ему бороду и усы. И то и другое Агапка, завернув в холстину, спрятал в свою суму вместе с папирусом и «Псалтырью».
Решив, что в толпе богомольцев скрыться надежней, Кузьма дня три шел со всеми, потом отстал и куда-то пропал, свернув на лесную тропку.
— К разбойникам, видно, подался, — сказал кузнец.
— Куда там! В болото ушла. Обманула нас всех, а сама и опять ускочила в болотно гнездо. Тьфу ты, нечисть! — убежденно сказал Агапка. — Поверил и я, дурачина: не читал ей божьего слова, а то ко Христу обратил бы…
Уроженец безлесного юга, Стенька, дивясь, рассматривал кряжистые северные избы, срубленные из кондовых полутораобхватных бревен, словно то были не избы, а целые крепости. Он поражался суровостью края, где непроходимые леса сменялись болотами, болота — лесами, где все больше уступала рожь свое место выносливому к холодам скороспелке-ячменю, который упрямо мотал по ветру усатыми головами.
Но чем дальше от Москвы, тем богаче становились жилища, приветливей делались люди, сытнее казалась жизнь в селах и деревнях.
«Бояре тут, что ли, добрей, не так жмут, али земля им щедрее рожает?» — раздумывал Стенька. Он как-то спросил об этом у одного из крестьян.
— А мы не боярские, паря! От роду вольготные. Черносошный мужик сам себе дворянин. Окроме государя, никто с нас налоги не спросит. Бывает, лесной «мохнатый боярин» скотину данью обложит, а мы его — на рогатину! Прилезли бы к нам и московские бояре — и тех мы не плоше встретили б!.. Да они разумеют и сами к нам не идут!..
— По-казацки, стало, живете? — спросил Степан.
— По-божьи да по-мужицки. По старине живем, парень, — отвечали ему. — Руки коротки у бояр — от Москвы по ся поры достигнуть!
Степан заметил, что здесь нет заколоченных изб и покинутых деревень.
Проходя лесами, видал Степан, как люди корчуют лес, вырывая упрямые, цепкие корни из будущей пашни. Великий труд!