– Почему ты закрыл глаза? – тихо спросила она, трогая губами лицо Левки.
– А ты?
– Не хочу видеть тебя чудовищем.
– А если я выгляжу сейчас как сказочный принц?
– Ох, Левушка, тебе это не грозит.
– Но не можем же мы постоянно держать глаза закрытыми!
– Нет, конечно… Но как-то страшновато… Может, нам такое испытание свыше ниспослано? Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всяк полюбит. Так моя бабушка говорила.
– Эй, молодежь, хватит обниматься! – сказала Верка. – Пожалуйте к столу. В этой фляжке спирт, а в этой вода. Прошу не путать.
– Мне только маленький глоточек, – предупредила Лилечка.
– А остальное кому уступаешь? – живо поинтересовался Зяблик. – Левке?
– Нет, вам. Левочке лишнее вредно.
– Лишними на столе только кости бывают… Ну да ладно, благодарю. Должником буду. Сама знаешь, за мной не заржавеет. Верка, давай сюда фляжку!
– Убери грабли! Твоя очередь последняя. А не то все высосешь, другим не оставишь.
– Я же, Верка, с горя…
– А я что, на радостях? – Фляжка в ее руках была похожа на сиреневую тыкву, из которой вытекало что-то вроде сиреневого дыма. – Может, кто отходную молитву знает? – спросила вдруг она.
– Татарскую? – с сомнением, переспросил Смыков.
– Почему татарскую! – возмутился Зяблик. – Я его крестил в православную веру.
– А вы что – поп? В семинарии, братец мой, обучались?
– Князь Владимир тоже в семинарии не обучался, а целый народ окрестил.
– Вы еще про Иисуса Христа вспомните!
– Что вы опять сцепились! – вмешалась Верка. – Даже на поминках от вас покоя нет! Засохните! А ты. Зяблик, если подходящую молитву знаешь, так читай, а не базарь зря!
– Если бы… – тяжко вздохнул Зяблик. – По-блатному знаю, а по-церковному нет.
– По-блатному нам не надо, – отрезала Верка. – По-блатному ты над Ламехом скажешь, если вас судьба опять сведет.
Смыков откашлялся и натянуто сообщил:
– Помню я один отрывок из заупокойной мессы… В Кастилии слышал…
– Давай, чего стесняешься.
Уродливая башка-трехчлен склонилась на сложенные вместе куцепалые ладони, и голос – уже определенно смыковский – торжественно забубнил на латыни. Молитва, надо сказать, оказалась на диво краткой. Закончив ее, Смыков сказал: «Аминь», и довольно ловко перекрестился по-чужеземному – всей ладонью и слева направо.
– Ну ты и даешь! – сказал Зяблик с уважением. – Благо, что верный ленинец… Левка, а перевести слабо?
– Если только приблизительно, – смутился Цыпф. – С латинским у меня не очень…
– Давай приблизительно.
– Раб Божий Толгай… э-э-э… среди мирского мятежа праведно живший… э-э-э… и святой крест верно хранивший… э-э-э… и многими мученическими подвигами славный… э-э-э… ныне получаешь ты у престола Господнего вечный покой и полное отпущение грехов своих…