Она подобрала с полу молоток, широко размахнулась, ударила. В ее сердце не было жалости, как не было и жестокости или каких-то иных, естественных для нормального человека эмоций. Она просто старалась как можно лучше сделать работу, которой ее когда-то обучали, и она выполнила эту работу прекрасно. Второй удар был уже без надобности, однако она все же нанесла второй, контрольный удар, как учили. Пример с Липой наглядно показал, что учили правильно: человеческое существо подчас оказывается более живучим, чем можно предположить.
Навсегда прощаясь с разоренным бандитским гнездом, Раиса Сергеевна прихватила на память пистолет и две запасные обоймы к нему, которые небрежно валялись в кухне на подоконнике. Она спешила, времени на обстоятельный обыск квартиры не было. Люди неведомого Гули могли нагрянуть в любой момент — кто знает, где они, эти солдаты бандитского фронта, сейчас находятся, вдруг совсем рядом. И, конечно же, по части обеспечения мобильной связью у них все как надо.
На ходу оглядывая квартиру, Раиса Сергеевна невольно вошла в роль агента-нелегала на задании в тылу врага. Да еще и в период активизации боевых действий на всех фронтах. Она сознавала всю нелепость этой абсурдной роли здесь и сейчас, в мирное в общем-то время, в родной стране, в родном городе, но не могла заставить себя воспринимать бандитов как-то иначе, нежели как бойцов регулярной вражеской армии. И уж совсем не могла назвать их преступниками. Преступники, по ее разумению, должны были испытывать постоянный страх перед властями, заботиться о своей анонимности и скрытности. Эти же, Липа и компания, открыто носят оружие, общаются между собой на своем специфическом, почти иностранном языке, блюдут субординацию, четко знают свое место в строю и звание (нижний, верхний, бугор, папа), а главное, судя по всему, готовы безоговорочно выполнять приказы командиров с той бездумной исполнительностью, на которой и держится боеспособность любых регулярных воинских частей. Раиса Сергеевна считала себя современной женщиной, многое знала, все понимала, однако, лично столкнувшись с этой средой, она ужаснулась. Ужаснулась тому, что скрывала от сына свои умения и навыки, столь необходимые, как оказалось, в сегодняшней жизни, тому, что не научила Костика стрелять из всего, что стреляет, профессионально проводить допрос, превращать любую мелочь в оружие, а если придется, и голыми руками ликвидировать нескольких вооруженных противников. Еще она могла бы научить Костю делать взрывчатые вещества из невинного, мирного сырья, из смеси лекарств, например, свободно продающихся в аптеках, из сельскохозяйственных удобрений (лишь бы в их состав входила аммиачная селитра), из моющих средств. Могла бы научить Костю выживанию в дикой местности, когда даже ножа нет и на много километров вокруг тайга, или пустыня, или снежная целина. И еще многому, очень многому могла бы она обучить сына вместо того, чтобы таскать его на это педерастическое фигурное катание и заставлять кривляться в кружке мелодекламации. Ах, как зла была на себя Раиса Сергеевна, покидая бандитский притон, ах, как болело ее сердце за сына, такого беззащитного и одинокого в этом жестоком, не прощающем ошибок мире!