В нос Константину ударил тяжелый удушливый запах, еще более противный, чем в коридоре. Пахло потом от немытых человеческих тел, мочой, прелыми носками, вокруг тусклой лампочки под потолком висел сизым облаком табачный дым.
В углу, на дальних нарах, лежал, подложив руку под голову, угрюмый полноватый тип лет пятидесяти с совершенно лысой головой. В другой руке, свисавшей вниз, дымилась зажженная папироса. Угловой лежал на нарах, не снимая ботинок.
Увидев новичка, он сунул в рот папиросу, зажал ее зубами, пыхнул пару раз, лениво почесал грудь через расстегнутую рубашку.
— Здравствуйте, — спокойно сказал Константин, остановившись у двери.
Он оглядывал камеру, чтобы найти свое место. Нары рядом со Шкетом были свободны. Угловой несколько раз перекинул дымящуюся «беломорину» из одного уголка рта в другой, потом нехотя процедил:
— Добро пожаловать. Что за хрен с бугра?
— Да это резинщик, — ответил вместо Константина Сирота, — я его в больничке видел.
— Заткни пасть, — брезгливо сказал угловой, — не с тобой базар.
Сирота сразу же прикусил язык. Константин тем временем прошел к свободным нарам и стал снимать куртку, стараясь быть поосторожнее с обожженной рукой. Перевязку ему не делали уже несколько дней, бинтовая повязка на запястье пропиталась подсыхающей сукровицей.
— Командировки раньше были? — обратился к Панфилову угловой. — Срок где-нибудь мотал?
— Нет, — коротко бросил Константин.
— Пухнарь, значит.
Угловой выплюнул дымящийся окурок изо рта на пол и широко осклабился. Верхние передние зубы у него начисто отсутствовали.
За окурком с невероятной прытью бросился толстяк в красной майке. Он жадно затянулся, с наслаждением выпустил дым изо рта и бросил остатки «беломорины» в очко унитаза.
— Ну, что делать с ним будем? — обратился угловой к «шестеркам».
Сирота, который сидел до этого набычившись, тут же оживился.
— Фоловка нужна, Карзубый.
— Точно, Карзубый, пухнарю прописочка требуется, — радостно потирая руки, добавил Кисель.
— Щас поприкалываемся, — хихикнул Шкет.
Толстяк в красной майке принялся пожирать фигуру Панфилова голодными глазами. Потом сладко улыбнулся и пропел:
— Умница, настоящий пряничек.
— Ты не в его вкусе, — сострил Кисель.
— Ладно, — оборвал смех Карзубый, — Сирота, займись.
Блатной встал со своего места, вышел на середину камеры, засунув руки в карманы.
— Ну что, пухнарь, — глядя на Константина сверху вниз, сказал он, — в жопу дашь или вилкой в глаз?
Константин бережно положил обломок сигареты в наружный карман рубашки и спокойно посмотрел в глаза Сироты. Вызов его ничуть не испугал: вилок здесь не было, даже ложки для еды выдавали обломанные.