Командный центр ЕВС расположился через несколько кварталов от кафе Гершеля, на втором этаже кондитерской. Перед входом несколько бойцов продавали за карточным столиком всякую всячину, атрибутику, связанную с Сопротивлением: памфлеты, брошюры, майки, шарфы. Кто-то притащил чудовищного размера допотопный кассетник. Играла военная израильская музыка. Туда-сюда сновали парни с корреспонденцией. Черноволосые девушки в голубых теннисках предлагали мацу, сандвичи и жареную баранину на вертеле. Солдаты перешучивались с девушками. «Воображают себя героями, — подумал Голд, — героями из французского фильма. Надо же, после Холокоста — такое расистское представление! Сопляки!»
Голда узнавали, неодобрительно косились на него. Те, что понаглее, подошли ближе.
— Что ты забыл здесь, коллаборационист? — начал зеленый юнец лет двадцати. — Это наша территория.
Голд холодно улыбнулся.
— Не играй со мной в солдатики, сынок. Поранишься.
Юнец смутился. Голд посмотрел на окна второго этажа.
— Джерри Кан там?
Он двинулся к входу, юнец заградил дверь карабином. Голд вздохнул.
— Сынок, — устало сказал он, — тяжелый выдался день. Знаешь, столько придурков вертелось под ногами. Боюсь, нервы не выдержат, смотри не попадись под горячую руку... Отвали по-хорошему.
Юнец колебался, сконфуженный.
— Но ему наверх нельзя. Он гой.
— Он мой напарник, сынок.
Паренек решительно замотал головой.
— Ну уж нет. Его не пущу.
Голд повернулся к Заморе.
— Шон...
— Я подожду здесь, — сказал Замора, окинув настойчивого паренька недружелюбным взглядом. — Позови, если что не так. Мы мигом приведем в чувство этих мальчишек.
Голд поднялся по узкой лестнице в приемную, набитую участниками Сопротивления и сочувствующими. Шум был адский. Израильская кампания снимала документальный фильм. Люди с переносными камерами сновали в толпе, тыча микрофонами в доблестных бойцов ЕВС, стараясь не пропустить ни одной из их мужественных, чеканных фраз.
— Киношники, мать их, — пробурчал Голд.
В приемной стояла удушающая жара, хуже, чем на улице. Пахло мужским потом и оружейной смазкой. Несколько человек узнали Голда, но ни один не попытался заговорить с ним. Юнец провел его в противоположный конец комнаты.
— Обождите тут, — важно сказал он и скрылся.
Голд повернулся к находящимся в приемной. Разговоры смолкли, все уставились на него. Голд улыбнулся.
— Ну, как дела?
Никто не ответил, никто не улыбнулся в ответ.
Из-за двери высунулась голова юнца.
— Входите. Джерри примет вас.
В маленькой комнате было еще жарче.
Джерри Кан восседал за массивным белым столом в окружении флагов Израиля и США и плакатов с видами Израиля: Масада, Старый Иерусалим, Средиземноморское побережье. Рядом сидели женщина в русской шали, белокурый юноша и мужчина средних лет в мрачном черном костюме. На носу Джерри красовалась повязка.